Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века

Целая серия статей, в которых достаточно широко затронута тема перлюстрации, принадлежит группе авторов: А.В. Бабашу, Ю.И. Гольеву, Д.А. Ларину, Д.Е. Тришину, Г.П. Шанкину^[144]. К сожалению, в этих статьях указан лишь список литературы, но нет ссылок на источники. Поскольку авторы в архивах не работали и используют ограниченный круг источников, они также допускают грубые ошибки в рассказе о деятельности Департамента полиции и «черных кабинетов». Например, демонстрируют непонимание того, что ДП являлся составной частью МВД; последнего директора ДП А.Т. Васильева (сентябрь 1916‐го — февраль 1917 года) именуют «начальником царской охранки в начале XX в.»; создание «черных кабинетов» в Петербурге, Москве, Киеве и «ряде других городов» относят к 80‐м годам XIX века; опять утверждают, что А.Д. Фомин якобы руководил службой перлюстрации на протяжении тридцати лет; сообщают, что «в качестве цензоров подбирались… чиновники с высшим образованием», что «перлюстраторы самым тщательным образом исследовали книги, их переплеты и корешки в поисках возможных ключей к книжным шифрам» и т. п.^[145] Иногда авторы не замечают, что их стремление доказать исключительно высокий уровень профессионализма перлюстраторов противоречит фактам, которые сами же авторы приводят. Например, они пишут, что «письма, прочитанные в российских “черных кабинетах”, не несли на себе сколько‐нибудь заметных следов перлюстрации» и поэтому «революционерам и иностранным дипломатам не помогали никакие ухищрения: ни царапины печати, ни заделка в сургуч волоса, нитки, булавки и т. п.». Но следующая фраза все это начисто опровергает: «…в 1910 г. командир Отдельного корпуса жандармов П. [Г.] Курлов обратился к старшему цензору с просьбой, чтобы адресованные ему письма не носили явных следов вскрытия. Такая же просьба высказывалась… директором Департамента полиции С.П. Белецким»^[146]. Понятно, что если Белецкий и Курлов обращались с подобными просьбами, то именно потому, что замечали следы вскрытия своей корреспонденции.

Иногда некритичное восприятие первоисточника одним автором приводит в итоге к тому, что эти сведения тиражируются в последующих работах как безусловно истинные. Приведу пример. В 1906 году в журнале «Русская мысль» были напечатаны воспоминания известного либерального деятеля, бывшего тверского губернского предводителя дворянства А.М. Унковского о пребывании в 1860 году в вятской ссылке, перепечатанные в «Трудах Вятской ученой архивной комиссии». Он, в частности, приводил следующий рассказ вятского вице-губернатора Д.И. Батурина:

Служил я с неким Поповым в III Отделении; служба наша была распечатывание конвертов. Случилось мне разорвать один конверт. Узнал Николай Павлович [Николай I], рассердился и приказал найти средство заклеивать конверты так, чтобы не было узнано, что они были распечатаны. Долго думал я с Поповым, работал над таким средством, — нет как нет, не находим его. Наконец, Попов додумался, как ему показалось, стал пробовать уриной [мочой] распечатывать… и пошел в гору, я же остался у подошвы ее^[147].

Этот красивый эпизод был растиражирован вятским краеведом Е.Д. Петряевым, который к тому же несколько модернизировал текст воспоминаний Батурина, не упомянув Попова и заявив, что «изобретатель был повышен в чине»^[148]. Из авторов, впоследствии приводивших данный рассказ, лишь О.Ю. Абакумов высказал осторожное сомнение в его подлинности, указав, что III Отделение «занималось идейной, а не технической стороной этого процесса»^[149]. М.М. Попов действительно был видным чиновником III Отделения, но сам Батурин служил в Петербурге с марта 1835 года в Министерстве финансов, через два года был откомандирован в V Отделение Собственной Е.И.В. канцелярии, а в июне 1838 года по собственному желанию был переведен на службу в Рязань^[150]. Таким образом, рассказчик никогда в III Отделении не служил.

Тема перлюстрации нашла отражение и в ряде художественных произведений. Небольшая вставка о «черных кабинетах» есть в романе В.С. Пикуля «На задворках Великой империи», там, где описываются события 1905 года. Писатель опирался на воспоминания С. Майского (В.И. Кривоша), одновременно допустив ряд совершенно недостоверных литературных «красивостей». Перлюстраторы здесь «одним взглядом умели… определять ценность письма в его фискальном значении». Сортировка писем идет с сумасшедшей скоростью — «до тысячи писем в час». Главой петербургского «черного кабинета» именуется Михаил Григорьевич Мардарьев. На деле в это время Михаил Георгиевич (так!) Мардарьев был заместителем Александра Дмитриевича Фомина. При этом в романе Мардарьев самолично занимается распечаткой и фотографированием писем, представляющих интерес для высшей власти^[151]. Можно перечислять и другие подобные ляпы.