Черные камни

Для обозначения, например, буквы «А» требовался лишь один удар — тук. Но чтобы выбить дальние буквы алфавита, приходилось долго и монотонно стучать. Например, букву «Ч» — 25 ударов, «С» — 19 ударов и т. д. В этих условиях очень осложняли перестукивание нетвердое знание номеров букв и чрезвычайная замедленность «разговора». Обычно слушал и повторял про себя: А, Б, В, Г, Д… На какой букве остановишься — ее и означает стук. Я предложил Н. Стародубцеву, с которым первым связался, «реформу» этой тягучей азбуки. С выбросом буквы «Ё» и отнесением буквы «Й» на место перед «Э», буква «К» становится десятой по счету, «Ф» — двадцатой, «Й» — тридцатой. Эти опорные буквы я предложил выбивать быстрыми двойными стуками: «К» — тук-тук, «Ф» — тук-тук, тук-тук, «Й» — тук-тук, тук-тук, тук-тук. Быстрое, почти слитное тук-тук и еще один одиночный удар обозначали, таким образом, букву «Л». Вот как, например, звучало по этой системе слово КПМ (обозначаю удары точками)

..пауза.. . . . . .пауза.. . .

Эту азбуку быстро усвоили почти все члены КПМ. Появились сокращения: «Н» — не понял, «ДА» — дальше, т. е. слово понятно, стучи следующее. И так далее. Мало того, появилась необходимость в пароле, чтобы быть уверенным, что стучит свой, а не надзиратель. Случалось такое: выведут соседнюю камеру на прогулку, а надзиратель пытается тем временем «установить со мною связь», т. е. стучит — вызывает беспорядочно: тук-тук-тук-тук. И ждет моего ответа. А я молчу. Потому что, по уговору, после вызова на связь нужно простучать пароль — условленные буквы: «АГА», например. Пароль этот мы часто меняли.

А знаком опасности был у нас «скрежет» — звук, получавшийся от царапанья ложкой или булавкой по стене. (Булавки прятали в щели тумбочек, в матрацы, иногда в подошвы обуви и т. п.).

С Колькой Стародубцевым у меня была отличная связь. Я сидел в 5-й камере, он — в 4-й, Рудницкий — в 3-й, Радкевич — во 2-й. Это левые камеры, они были расположены в левой части коридора, если заходить в тюрьму со двора. С Колькой мы так наловчились беседовать, что он — не слыша моего голоса, а лишь по стуку — выучил мое стихотворение «Сердце друга», которое я в 5-й камере сочинил. И перестучал это стихотворение Рудницкому.

Очень трогательно было, когда при встрече после реабилитации Коля без запинки прочел наизусть это стихотворение и другие мои стихи, также переданные ему перестукиванием.

Вот оно, это стихотворение. Не сильное, но документ того времени, тех дней.

СЕРДЦЕ ДРУГА

          Николаю Стародубцеву

Душу зловещая тишь проела —

Глухая стена не проводит звук.
Но вдруг, тишину нарушая смело,
Раздается тук-тук, тук-тук…

Не сон ли? Быть может, почудилось это?

Нет, твердая чья то рука
Стучит, и удары за стенкой где-то
Сливаются в букву… К.

Точка за точкой следуют снова.

Я слушаю (в камере воздух нем!),
И буква за буквой сливаются в слово —
Тук-тук, тук-тук… — …К…П…М!

Ты рядом за стенкой, мой верный друг,

Ложкой в сырые стучишь кирпичи!
Неправда! Это не просто стук!
Это сердце твое стучит!

И в бешеном страхе дрожат палачи —

Ужасен для них этот стук.
Они его душат: молчи! Молчи!
Но сердце упрямо стучит и стучит:
Тук-тук, тук-тук, тук-тук!

Январь 1950 года.

ВТ УМГБ ВО, 5-я камера

Да… Следствие, следствие! Как тяжело о нем писать. Но писать надо, а то, как сказал кто-то из моих друзей (кажется, Фазиль или Камил), Чижов напишет. Не напишет он, конечно, ничего. Но я обязан обо всем рассказать людям, пока еще есть силы.

Возвращаюсь к начальному периоду следствия. В конце сентября — начале октября 1949 года дела с КПМ у следственного отдела и контрразведки УМГБ ВО обстояли весьма странно. Да, нелегальная организация КПМ (Коммунистическая партия молодежи) была раскрыта. Были арестованы ее руководители, названные еще В. Акивироном, — члены Бюро ЦК КПМ: Б. Батуев, А. Жигулин-Раевский, Ю. Киселев, а также другие ее члены, выявленные провокаторами или открытые слежкой: В. Рудницкий, М. Вихарева, А. Чижов, Л. Сычов.