Черные холмы

В марте 1871 года, когда бруклинский кессон достиг глубины сорока четырех футов и шести дюймов, Реблинг приказал Большому Биллу и другим рабочим закачать туда цемент. Теперь кессон стал фундаментом для Бруклинской башни будущего моста. Кессоны, погруженные на такую глубину в древние мезозойские коренные породы Ист-ривер, куда не могли добраться ни морские черви, ни другие точильщики, ни обычные агенты разложения, простоят, как сказал полковник Реблинг, миллион лет.

В мае 1871 года, когда со стапелей сошел нью-йоркский кессон, восемнадцатилетний Таркулич «Большой Билл» Словак восседал на нем, словно моряк, помогая сплавлять его вниз по реке к пункту назначения, которого тот достиг в сентябре. Когда год спустя нью-йоркский кессон достиг своей окончательной глубины в семьдесят восемь футов и шесть дюймов, — более высокое давление забрало здесь и больше жизней, — Большой Билл был предпоследним, кто покинул кессон; перед тем как его заполнение бетоном было почти завершено, он протянул свою громадную руку, чтобы помочь полковнику Реблингу подняться в шлюзовую камеру, двери которой закрылись за ними в последний раз.

После этого многие из тех, кто работал в кессоне, взяв свои жалкие деньги, отправились по домам, но Большой Билл начал работать на Бруклинской башне, а когда в мае 1875 года башня была завершена, перешел на Нью-Йоркскую, возведенную в июле 1875-го. Он рассказал Паха Сапе, что поменял темноту и повышенное давление кессонов в семидесяти и более футах под поверхностью реки на работу высотника, болтающегося на высоте в двести семьдесят футов над поверхностью реки. Они не пользовались страховочными приспособлениями. Их жизнь зависела только от их здравого смысла и чувства равновесия, а также от простой люльки, болтающейся на тросе, или от прочности лесов. Работая на верхушках строящихся башен, они весь день спинами были обращены к двухсотфутовой пропасти, на дне которой их ждала твердая, как цемент, вода.

А потом началась опасная намотка и натяжка многих тысяч миль стальных тросов. Большой Билл Словак освоил и эту профессию. Ничто ему так не нравилось, как проход по висячим мосткам — раскачивающимся, неустойчивым, шириной в четыре фута, изготовленным из досок, не подогнанных вплотную, они крепились к каждой из башен под углом в тридцать пять и больше градусов и проходили над рекой на высоте двести и более футов, и только в первый день, когда они начали сплетать нити троса, он и его босс Э. Фаррингтон не меньше четырнадцати раз пробежали туда-сюда по всей длине раскачивающихся мостков, равной тысяча пятьсот девяносто пяти футам и шести дюймам.

Таркулич «Большой Билл» Словак был в восторге от каждого часа и дня своей работы на Бруклинском мосту — он сто раз говорил об этом Паха Сапе, — и когда весь Нью-Йорк, Бруклин и Америка сходили с ума, празднуя официальное открытие моста 24 мая 1883 года, Большой Билл рыдал как ребенок.

Ему тогда исполнилось тридцать, и тринадцать из них он проработал на полковника Реблинга и на сказочный мост. А тут вдруг будущее покрылось туманом неизвестности.

Шесть месяцев он запойно пил в Нью-Йорке, а потом направился на запад, в золотоносные поля Колорадо, а оттуда на Черные холмы. Любой золотодобывающей шахте был нужен опытный взрывник. Он рассказывал, что в таких городках, как Криппл-Крик, платили хорошо, но виски и шлюхи там тоже стоили дорого.

В тот вечер, когда Большой Билл погиб под завалом (этот завал был следствием не его всегда тщательно рассчитанных подрывов, а недогляда какого-то мастера-однодневки — из тех, которым на все наплевать, — поставленного наблюдать за надежностью крепей в горизонтальном стволе номер одиннадцать), Паха Сапа работал в другую смену. Следующим утром он не вышел на работу — уволился, дождался только вместе с еще несколькими рабочими (и одной мексиканкой) похорон Большого Билла Словака на обдуваемом всеми ветрами кладбище на окраине Кистона. Потом Паха Сапа на часть накопленных денег купил лошадь, взял своего маленького сына и мимо Медвежьей горки отправился на север в Великие равнины.

Паха Сапа выходит на дощатую пешеходную дорожку и направляется к возвышающимся впереди каменным башням. Внизу справа и слева бегут поезда. Большой Билл говорил ему, что полковник Реблинг запустил фуникулер, вроде того, что бегает в Сан-Франциско, который двигался, просто зацепившись за вращающийся трос под ним, но его в последующие десятилетия сменили сначала трамваи, а затем электрички, которые всюду в Нью-Йорке и Бруклине катят по эстакадным путям. Глядя на мчащиеся мимо поезда в защитной, стальной с деревом, облицовке, Паха Сапа предполагает, что недалеко то время, когда их тоже уберут и автомобильные полосы в обоих направлениях будут увеличены с двух до трех.