Паха Сапа так устал, что прекрасное, но жаркое утро мучает его сильнее рака. Болит всё — до мозга костей. Он знает, что в предстоящую ночь на воскресенье ему предстоит гораздо более тяжелая работа; даже с учетом того, что ему будет помогать этот идиот Мьюн, будущая задачка посложнее, чем водить вверх-вниз по склону ослов и перенести двадцать один относительно легкий ящик с динамитом. И начать ему придется раньше, чтобы успеть разместить заряды и подсоединить провода до восхода солнца. И это в ночь на воскресенье, когда все допоздна не спят — гуляют.
Ведя тяжелый «додж» по изрытой ямами дороге в Кистон и почему-то вздрагивая каждый раз, когда колеса попадают в рытвину, он старается думать о молитве, в которой просят силы у Вакана Танки, или у Шести Сил Вселенной, или у самой Тайны, но не может вспомнить слов.
Вместо этого он вспоминает песню дедушки — Сильно Хромает научил Паха Сапу этой песне, когда тот был совсем маленьким, — и вот теперь он напевает ее:
Он выезжает из леса в тот момент, когда солнце поднимается из-за гор на востоке, ненадолго ослепляя Паха Сапу (ему приходится рыться в бардачке в поисках солнечных очков), и тут он вспоминает и поет песню, которой его народ научило само солнце:
22 Шесть Пращуров
Рабочий день начинается в белых ореолах жары. В последнюю неделю августа температура в Черных холмах наконец опустилась до девяноста по Фаренгейту, но вогнутая линза обработанного белого гранита, словно параболическое зеркало, концентрирует солнечные лучи и жар, повышая температуру для тех, кто висит на тросах перед головами, до трехзначных цифр. К десяти утра люди, работающие на лицах, принимают соляные таблетки.
[116]Паха Сапа понимает, что он видит ореолы белого света не только вокруг торчащих из гранита носов, щек, подбородков, но и вокруг загоревших, с полопавшимися губами лиц других рабочих.Он знает, что эта иллюзия — побочное следствие усталости и недосыпа, а потому не очень беспокоится. Это скорее приятное, чем настораживающее явление — рабочие с пневматическими паровыми бурами, кувалдами и стальными гвоздями двигаются каждый в своем собственном нимбе, и пульсирующие короны иногда сливаются, если рабочие оказываются рядом или работают вместе.
Белые ореолы, вызванные усталостью, не проблема для Паха Сапы — проблемой становятся раковые боли.
Он сильнее сжимает зубы и прогоняет боль из своих мыслей.
Все субботнее утро он указывал Громиле Пейну, как бурить шпуры под пять зарядов, взрыв которых будет завтра продемонстрирован президенту и другим шишкам. Кому не нравится хороший взрыв? И этот взрыв, как и все демонстрационные взрывы, должен выглядеть и звучать с достаточной силой, чтобы у людей на горе Доан и внизу, в долине, создалось впечатление о том, что наверху идут работы, но в то же время на их головы не должен обрушиться град камней и валунов.
Бригада рабочих устанавливает стрелу дополнительного крана над головой Джефферсона, чтобы повесить на ней гигантский флаг (сшитый много лет назад старушками или какими-то учащимися из Рэпид-Сити), который закроет голову Джефферсона; они же обустраивают оснастку из тросов и веревок. Им предстоит поднять громадный тяжелый флаг в тот момент, когда начнет разворачиваться стрела крана. Но флаг повесят только завтра утром. Хотя ближе к полудню безжалостно печет солнце и нет ни ветерка, восходящий поток перегретого воздуха может разорвать флаг, запутать веревки или еще каким-то образом испортить церемонию. Специальная бригада повесит флаг завтра утром незадолго до назначенного времени прибытия гостей.
Президентский поезд должен прибыть в Рэпид-Сити сегодня, 29-го, поздно вечером, но здесь, наверху, все уже знают, что завтра, в воскресенье, президент прибудет сюда позднее назначенного времени; ФДР добавил к своему расписанию удлиненную, по сравнению с запланированной, службу в епископальной церкви Эммануила в Рэпид-Сити и ланч с местными лидерами Демократической партии в отеле «Алекс Джонсон» (пока единственном отеле в Южной Дакоте, оборудованном кондиционерами), и только после этого его кортеж направится к горе Рашмор.