Черные крылья

Бродов добился разрешения ознакомиться в общих чертах с историей длинной цепи масштабных провалов, тянувшейся в течение всего прошлого года.

– Ни РУ Генштаба, ни мы не наступаем на одни и те же грабли. Систему полностью изменили. Больше не создаётся крупных сетей. Формируем мелкие группы. Минимум – всего два человека: разведчик и радист. К такой группе подключим Таисию. Чего-то более безопасного пока ещё во всём мире не придумали.

Что ж, козырь открыт. Теперь можно и поторговаться.

– Если ваш разведчик вербует агентов, ни о какой безопасности не может идти речь.

– Слишком категорично судишь. Вопрос об агентах – технический. Обговорим.

Они обговорили. Отчасти Бродов принял объяснения собеседника и пересмотрел собственную позицию, отчасти ему удалось настоять на выполнении своих условий. Тем не менее он лишь скрепя сердце дал согласие на перемены.

Итак, скоро придётся выпустить Таисию из уютного мирка Лаборатории в полный опасностей мир большой разведигры. Девочка уже год находилась во вражеском логове, но благодаря тому, что для связи с ней использовался только телепатический канал, оставалось ощущение, будто она и не покидала стен Лаборатории.

Что ж, персональную защиту и персональное нейроэнергетическое прикрытие специалисты будут по-прежнему создавать для неё и – по возможности – для членов группы, к которой её присоединят. Индивидуальное слежение посредством ясновидения тоже будет производиться, как и раньше, телепатический канал будет использоваться при необходимости для определения места и времени встреч, а также частично для передачи информации – как и теперь.

Приняв решение, Николай Иванович полностью переключился на другие неотложные дела. Теперь ему предстояло отправиться в Школу, чтобы понаблюдать, как ребята сдают годовую контрольную. Интересное и приятное занятие – как раз то, что надо после трудных переговоров. С окончанием учебного года пришлось задержаться: большая программа. Ну да ничего, два летних месяца у ребят останется – ещё успеют соскучиться по учёбе!

Существует расхожий штамп: родные берёзы, которые должны сниться русскому человеку, оказавшемуся вдали от Родины, и навевать тоску. Снились ли мне родные берёзы?

В просторных парках Берлина и в его окрестностях полно деревьев, знакомых мне с детства. Я старалась при любой возможности выбираться в парки, выезжать за город и в более дальние рейды по стране – особенно летом. Природа несколько перебивала сладковатый трупный запах энергетики фашистского эгрегора. На природе я позволяла себе немножечко приоткрыться, побыть хоть отчасти собой.

Снились мне земляничные поляны. Земляника в Германии тоже растёт. Но мне снились – летом и зимой! – бесконечные земляничные поляны моего детства. На лесной опушке, на холмистой луговине, на маленькой круглой прогалине среди светлой рощи, снова вдоль опушки – моря и озёра красных ягод, приветливо кивающих головой: «Возьми меня, и меня, и меня!» Я собирала ягоды в туески, в бидоны, в рот горстями – сладкие, ароматные – в наклон, на корточках, на коленях, лёжа на прогретой солнцем земле… И всегда рядом – чуть позади – я ощущала тёплое и доброе присутствие: вместе со мной землянику собирала бабушка и ласково улыбалась мне, хоть я её и не видела.

Такой сон был ещё лучше прогулки. Он дарил отдых и силы. Приходилось лишь следить за тем, чтобы бабушка во сне не попалась мне на глаза. В землянике и пейзажах я не находила опасности: есть и в Германии похожие уголки природы. Но если какой-нибудь специалист заглянет в мой сон и считает там бабушку – она будет одета по-русски, по-деревенски, и платок у неё на голове русский – белый, хлопковый, с набивным узором. Потому я не оборачивалась. Но так радостно было ощущать тёплое бабушкино присутствие за плечом!

Вообще же, я медленно, но верно теряла отчётливое ощущение грани между сновидением и явью, реальностью и плодами фантазии.

Во-первых, здесь, в физически реальном мире, я была вовсе не я, а придуманный человек с искусно подделанной судьбой, тщательно продуманным и старательно выстроенным характером. Я подлинная должна была воспринимать мир и реагировать на него только сквозь плотную занавеску этой добавочной личности. И дело не облегчалось, а только осложнялось тем, что она была рождена из меня же, была похожа на меня, возможно, была одной из граней моего существа, опиралась на мои же эмоции, мой жизненный опыт. Она была в большей степени «не от мира сего»: отстранённой, замкнутой, фанатично убеждённой в реальности любого оккультного опыта, наивной и восторженной поклонницей новообретённой родины. Мне порой приходилось хорошенько встряхнуться, чтобы вернуться в себя подлинную – к моим собственным суждениям, чувствам, привязанностям.

Во-вторых, постоянное интенсивное соприкосновение с тонким планом бытия, с иными измерениями мира, с невоплощёнными сущностями мешало продолжать относиться ко всему этому внутреннему опыту критично – как требующему постоянных и надёжных объективных подтверждений и доказательств.