Черные крылья

Решение напрашивалось: формально всякое там колдовство и его эффекты – внутреннее дело Лаборатории. Бродов отдавал себе отчёт, что, скрыв происшествие, он один берёт на себя ответственность за жизнь нескольких смелых, талантливых и отлично подготовленных людей, за успех целого ряда операций, которые от них зависят. И он эту ответственность взял. Рано или поздно придётся вернуть Таисии возможность мысленного контакта, и, если верны самые худшие предположения Ольги Семёновны, тогда, сколько ни оттягивай, риск будет только возрастать.

– Ольга Семёновна, усильте наблюдение. Если снова наткнётесь на «воронку», доложите немедленно. Можете идти.

Лидии и Евгении Бродов решил пока ничего не говорить: подруга сейчас «отрезана» от них. Им поручено только ожидать её возможного выхода на связь и запрещено вызывать её мысленно самим, чтобы не разрушить хрупкие заградительные экраны. Если Тася сама пробьёт блокировки и ворвётся в мысленное поле своих связных, тогда и будет что обсуждать.

По закрытой связи Николай Иванович вызвал начальника отряда кремлёвской защиты. Маргарита Андреевна в обычной для себя резкой манере заявила, что задним числом не готова судить о происходившем, ей нужно наблюдать ситуацию вживую, когда та разворачивается. Николай Иванович обещал дать знать и распорядился, чтобы она была готова бросить все дела, как только получит сигнал. Предположительно в следующую пятницу.

* * *

В течение недели Таисия не исчезала ни в каких «водоворотах». Ольга Семёновна докладывала, что находит её уравновешенной душевно и физически, но порядком обесточенной. Пробовали почистить и подкачать её, но как – при закрытых-то каналах связи?

Бродов вроде бы и не нервничал. Всё-таки вряд ли эти сеансы чёрной магии направлены против Таисии: если бы старались раскопать её память и подавить волю, работали бы куда интенсивнее – каждый день или вовсе без перерыва.

Вроде не нервничал, но за эту неделю ухитрился провернуть операцию, которую давно запланировал, да всё ждал случая осуществить. Операцию жестокую, злую, но, по его понятиям, справедливую.

Год, как в ВОРК появился сотрудник секретной части по имени Геннадий. После возвращения из Казахстана и воссоединения двух разрозненных частей Лаборатории Гена перешёл в подчинение к прежнему секретчику. Понижение статуса явно тяготило молодого человека, настроенного на быстрое продвижение по службе. А какой он знал проверенный способ выслужиться? Геннадию хватало ума и выдержки, чтобы не стучать по мелочам на всех подряд. Но Бродов определил по множеству малозаметных признаков, начиная от направления взгляда и маршрутов прогулок по коридорам: лейтенант выжидает подходящего случая, чтобы «отличиться». Особенно едкого внимания удостоилась Евгения. У Николая Ивановича всякий раз при виде Геннадия оживала в памяти его нетерпеливая готовность «убрать» девочку, едва поступит приказ начальника.

Просто ходатайствовать о замене этого сотрудника на любого другого было нельзя: неизбежно всплывёт вопрос о причинах – и как ответишь? Второй вариант – сделать Гене внушение, которое поменяет установки его личности. Подлецы по натуре, как правило, хорошо внушаемы. Но, во-первых, глубинных установок не переменить – там или здесь натура прорвётся. А во-вторых, не хотелось бы посвящать Михаила Марковича в свои намерения избавиться от стукача и потенциального палача. Михаил – вещь в себе, никогда не принимает чью-то сторону, кроме своей собственной.

Идея третьего варианта возникла ещё 7 ноября сорок первого, но созрела только год спустя. Обстановка на фронтах опять была очень тяжёлой; патриотический порыв, связанный с упорной обороной Сталинграда, перед праздником ожидаемо вылился в массовые рапорты военнослужащих тыловых частей о переводе на фронт. В сорок первом Бродов не поощрял стремления своих подчинённых на фронт и разговоры об этом старался быстро пресекать. На сей раз, во время партсобрания, посвящённого годовщине Октября, он с большой похвалой отозвался о людях, которые всеми правдами и неправдами добиваются перевода в действующие части и бросаются в самое пекло сражений.

Подчинённые приняли сигнал, и на следующий день на столе начальника лежала стопка рапортов. Николай Иванович, листая, морщился. Ему было совестно перед хорошими, искренними ребятами, что дал им ложную надежду и сбил с толку ради устранения одного-единственного негодяя. Пришлось вызывать каждого и с каждым разговаривать по душам, объясняя, почему же на рапорте начертана отрицательная резолюция.

С Геннадием разговор «по душам» вёлся на другую тему: ты – парень с недюжинными задатками, тебе тесно в стенах Лаборатории, где нет никаких перспектив для продвижения, тебе нужен оперативный простор, нужны обстоятельства, в которых сможешь проявить себя. Очень жаль, но придётся отпустить! Единственный рапорт, написанный неискренно и с надеждой на отказ, получил положительную резолюцию товарища Бродова.