– Нечего рассказывать, – прикрывает глаза. – Я ничего и не понял. Когда он к машине рванул…
Молчим.
Жду.
Иногда людей не нужно торопить, я знаю.
Сейчас с мыслями соберется…
– Короче, Вовчик даже дверь хотел открыть: без оружия же мужик-то, – Андрона передернуло. – Но он сам… открыл. Вырвал начисто. С мясом. Тут уж, понятно, мужики пальбу подняли. В упор били. А ему – хоть бы хны. Я за рулем сидел. Даже не помню, как… кортиком, в глаз. Попал. Потом. Пока ремни отцеплял…
Я сел рядом.
Точнее – сполз.
Что же это делается, дорогие мои?
– Капитан! – голос у Веточки был удивленный.
Удивленный, но не напуганный.
Интересно, я когда-нибудь смогу встретить что-то такое, что по-настоящему напугает моего верного адъютанта?!
Кстати, что он здесь делает?!
Дозорный, мать его…
– Капитан, – мнется, – тут…
Я поднял голову и увидел его глаза.
Видимо, он только что заметил вытекающую из-за сорванной с петель бронированной двери джипака кровь.
Она не капала, она именно текла.
Тонкой такой струйкой.
– Ну, что у тебя там?
На меня неожиданно накатила давящая, душная усталость.
Такая иногда бывает после проигранного вчистую боя.
Почти апатия.
– Что…
– Заткнись, – морщусь. – Лучше докладывай, с чем пожаловал?
– Тут… это, короче, поговорить с тобой хотят…
Я устало поднялся на ноги:
– Кто?
Веточка только кивнул головой.
Назад.
Я взглянул…
…На этот раз пастора снова заменил раввин, а вместо тибетского монаха было какое-то не менее узкоглазое и толстое старое чудо.
В рваной хламиде и смешном, сползающем на самые глаза металлическом колпаке.
В руках узкоглазый держал длинный деревянный посох, видимо, долженствующий что-то символизировать.
Я на секунду задумался, перебирая в памяти экзотические восточные религии.
– Я даос, – неожиданно сказало чудо на чистейшем русском. Мне даже послышалось характерное волжское «оканье». – Но это не имеет никакого значения, – продолжает.
Я оперся на колесо и медленно, с трудом поднялся на ноги. Действительно, какое это имеет значение.
Ну, даос и даос…
Ходит здесь, понимаешь, по каким-то важным даосским делам.
Или просто прогуливается.
Почему бы и не погулять настоящему такому китайскому даосу по неведомым Диким землям?
…Все-таки самые страшные перегрузки – это нервные.
– А что имеет? – переспрашиваю терпеливо. – Если даже дао не важно?
Игра слов, разумеется.
Но он хихикнул.
Немного в наши дни, согласен, людей, хоть что-то понимающих в разных экзотических восточных философиях.
Как-то все больше всяких новомодных…
Он махнул рукой, словно разрешая садиться. И сам пристроился напротив меня.
На камушке.
Даже пыль с него смахнул, будто испачкаться боялся.
Н-да…
Все страньше и страньше…
– Если взглянуть в глубину чистой реки, – улыбается, – то не имеет значения ничего. Даже дао. Только взгляд тоже не должен быть замутнен. Да и рек чистых почти уже не осталось…
Я усмехнулся:
– А что может замутить взгляд?
– То же, что и реку, – растерянно жмет плечами. – Грязь. Можно сказать, мы видим только то, на что смотрим, а можно – что мы смотрим только на то, что видим. С какой стороны посмотреть…
Я пожал плечами.
Любопытно.
И наверное, я бы с ним даже и согласился.
Но не диспуты же философские он сюда пришел со мной вести, думаю.
Хотя, с них, с Троек, – станется, конечно.
Ага.
Теперь пришел черед усмехаться уже ему.
Видимо, последнюю фразу я произнес вслух.
А может, мысли мои читает.
Об этих самых священных Тройках ходили разные… сплетни.
Если хотя бы половина из них правда…
– Нет, – продолжает улыбаться веселый даос. – Не философствовать. Хотя я и с удовольствием попил бы с тобой зеленого чаю на лужайке перед бумажным домом. Но сейчас не самое подходящее время для полноценной чайной церемонии. Боюсь, дом может унести ураган. Особенно, если дом выстроен из бумаги. Здесь – плохое место.
Я невольно хихикаю.
Говорящий очевидное вслух нелеп, как гомик на вечеринке байкерской стаи.
Хотя всякое бывает, конечно.
– Уже догадался, – улыбаюсь в ответ.
Получается, конечно, врать не буду, несколько кривовастенько…
– Что ж, – жмет равнодушно плечами. – Это хорошо. Значит, мне не нужно долго объяснять. Я ведь пришел сюда не просто так. Я пришел спросить тебя, человек Пути.
Я помассировал плечо.
То ли старая рана разболелась, то ли погода меняется.
Поморщился.
– Ну, спрашивай, – ворчу, – раз уж пришел…
Он опять улыбается.
Хорошая у него, кстати, улыбка.
Только хитрая.
– Я пришел спросить тебя, человек Пути, – щурится. – Не хочешь ли ты сменить свой Путь?
Я задумался.
Наверное, пить зеленый чай на лужайке перед бумажным домом действительно здорово.
Не знаю, не пробовал…
Да и силы, которыми они владеют, было бы невредно изучить на досуге несколько повнимательнее, такими предложениями не разбрасываются…
– Ты имеешь в виду мою дорогу к отцу, старик?
– Это неважно, – опять жмет плечами. – Просто дорогу. Путь.
Я еще подумал.
Нет.
У меня – отряд.
Так я ему и сказал.
– И ты не повернешь назад? – поднимает левую бровь.
Я опять задумался.
Вообще-то, честно говоря, стоило бы.