Вечером в пятницу они погрузили еду, теплую одежду и спальные мешки в две машины и двинулись в сторону гор. Дорога длиной в час шла через пастбища Вадделл-Вэлли к горам Блэк-Хиллс. Элджин вез их грязными проселочными дорогами в холмы. Даже спустя столько лет Першинг был поражен тем, как быстро цивилизация уступала место дикости. Так далеко забирались немногие — охотники да редкие туристы. В здешних лесах было разбито несколько лагерей лесозаготовителей, но не в пределах видимости.
Хижина Элджина стояла в конце заросшей тропы на склоне. Внизу расстилалась туманная долина. По ночам на приличном удалении мерцали оранжевые огни Олимпии. Ни телефона, ни телевизора, ни электричества. Воду приходилось добывать при помощи ручной помпы. За хижиной в лесу стоял сарай. Пока остальные распаковывали вещи, Першинг и Мел натаскали дров из сарая и развели у крыльца большой костер и еще один огонь, поменьше, в каменной печи внутри хижины. Других источников света не было.
Ванда и Джина взяли реванш, демонстрируя свои таланты у барбекю. Все запивали хот-доги пивом «Лёвенброй», стараясь избегать мрачных тем, пока Сара, молоденькая подружка Элджина, не заявила, что хижина — «отличное место на случай апокалипсиса», чем вызвала нервные смешки остальных.
Першинг улыбнулся, чтобы скрыть дрожь в спине. Он смотрел в темноту и гадал, какой именно апокалипсис воображает себе эта девочка. Наверняка таяние полярных льдов или опустынивание. Его поколение жило в страхе нападения Советов, ядерной войны или похищения зелеными человечками с Марса.
Ветер вздохнул в вышине, и сноп искр из костра взметнулся вверх. Он вздрогнул. «Господи, теперь я ненавижу лес. Кто мог знать, что этот день настанет?» Звездные поля мерцали на расстоянии в миллионы световых лет. Звезды тоже вызывали у Першинга отвращение. Ванда погладила его по руке и положила голову ему на плечо, слушая, как Элджин в который раз рассказывает о том, как в университете он с товарищами заменил флаг колледжа на флагштоке огромными розовыми подштанниками.
Сегодня старая история не казалась Першингу забавной. Смех звучал заученно, заставляя оценить неестественность всей ситуации, с этим воображаемым господством человека над природой и тьмой. За кругом зыбкого света зияла пропасть. Последние дни он пил больше обычного, догоняясь валиумом, который брал у Ванды. Но ничего не помогало Першингу забыть, через что он прошел и что видел. Сколько ни пытался, он не мог убедить себя, что его худшие воспоминания всего лишь плод ночных кошмаров. Прикосновение Ванды вызывало раздражение, сковывало. Больше всего на свете ему хотелось свернуться клубочком под одеялом и переждать, пока все плохое рассосется само.
Костер догорал, похолодало. Его друзья разбрелись по кроватям. В хижине их было две: одну Элджин взял себе, вторая досталась женатой паре Мелу и Джине, а Першинг и Ванда должны были спать на матрасе у печки. Когда пиво закончилось, Першинг выпростался из объятий Ванды, встал и потянулся.
— Я спать, — сказал он.
Ванда улыбнулась и ответила, что скоро придет. Ей хотелось полюбоваться звездами еще немного.
Першинг разделся до трусов и лег на матрас. Натянув одеяло до подбородка, он пялился на темные потолочные стропила. Кожу, покрытую липким потом, покалывало. Резкой пульсирующей болью отзывались колени и локти. Слезы скопились в уголках глаз. Он вспоминал тот день, когда беседовал с Марком Ордбекером, нескончаемую жару, испуганное выражение на лице малыша Эрика, когда тот прятался за отца. Ушки на макушке. Мальчик прислушивался к голосам, которые шли снизу, не так ли?
Кольцо фиолетового света мигнуло с грубо обтесанной балки прямо над ним. С каждым ударом сердца кольцо пульсировало и мерцало. Затем поверхность кольца дрогнула, словно вода, и изменила форму. Его лицо было влажным, но не от слез, не от пота. Он почувствовал, как делятся на части суставы пальцев, а кожа и мясо слезают с них, словно шкурка перезрелого банана. Что там Терри говорил о поедании юных и о бессмертии?
В голове щелкнул выключатель, и Першинг улыбнулся, вспоминая, как крался в спальню Эрика, как выдернул малыша из кровати. Вяло дергались ручки, новые сородичи подбадривали его криками. Он вздрогнул в экстазе, и в дюжине мест кожа начала лопаться и расходиться в стороны. Першинг сбросил одеяло и встал, извиваясь, пьянея от откровения. Его плоть была куколкой, куколка сочилась кровью.
Терри и Глория смотрели на него с порога, обнаженные и расплывающиеся, лица искажали дьявольские ухмылки. В комнате было тихо. Он смотрел на их тела, презрительно удивляясь, что кто-то в здравом уме мог принять их — или его — за людей.