Патриций смотрел в её лицо, бледное и усталое, и видел её неподвижной. Смотрел в её глаза и невольно представлял, что этот взгляд остановится навсегда. Что эти руки никогда уже не коснутся его. Что никогда уже он не услышит колких слов, не почувствует запаха мандаринов, который на теле Рианы приобретал совсем другой, неповторимый аромат.
Цебитар наклонился совсем близко к лицу валькирии и коснулся губами её рта. Губы послушно разомкнулись, впуская его внутрь. Позволяя ласкать горячее нёбо, даря загадочную иллюзию покоя. Язык Рианы шевельнулся. Она не просто ласкала даэва в ответ. Язык Маркуса оказался вдруг вытолкнут прочь, но губы Рианы не сомкнулись, продолжая ласку на чужой территории. Она пересчитала острые зубы даэва, и кончики их языков сплелись, на секунду обретая гармонию.
Маркус отстранился. Глаза Рианы были закрыты, веки напряжённо дрожали. На мгновение Цебитару показалось, что для валькирии то, что произошло мгновение назад — страшнее, чем любая смерть.
Резко оттолкнувшись от пола, Маркус подхватил первый попавшийся нож и, почти вслепую швырнув его в Флавия, сам бросился в атаку. Клинок прошёл вскользь, но Вентильо ненадолго потерял прицел. Он не рискнул выстрелить наугад. Он поднял арбалет перед собой вместо щита и коротко уверенно крикнул:
— Убить!
Маркус не обратил внимания на его слова. Он знал, что Риана не ударит его в спину — хотя и не мог объяснить себе, почему. Маркус был уже совсем близко, и меч его наверняка вспорол бы горло полному и оттого медлительному противнику, когда сзади на шею ему легли тонкие сильные руки. Маркус представил молниеносное движение Рианы, которое успел увидеть всего раз, в переулке.
— Неправда… — успел выдохнуть он. Несколько долгих секунд Маркус пытался оторвать руки валькирии от своего горла. Он отбросил клинок, но это не помогло. Тонкие пальцы впивались в тело с неожиданной силой. Его собственные ногти проскребли по обманчиво нежной коже и подступившая со всех сторон темнота затопила всё кругом.
Ещё несколько бесконечно долгих секунд Риана держала его, сама не в силах поверить в то, что произошло.
— Маркус… — прошептала она.
— Выпусти его, — раздалось за спиной, и пальцы валькирии разомкнулись, выполняя приказ.
Клокочущий смех Вентильо прозвучал совсем близко. Тот приблизился и остановился у неё за плечом.
— Теперь ты поняла, что значит быть рабыней? — спросил Флавий и снова испустил скрипучий смешок. — Ты выполнишь любой мой приказ. Потому что ты валькирия, тварь. Ты была рождена, чтобы служить. Была рождена рабыней. И все твои потуги доказать что-то самой себе — обречены. Теперь ты знаешь это. Бесконечное подчинение — вот для чего ваши колдуны создали вас. Недо-людей. Бездушных убийц.
Слова Вентильо с трудом пробивались сквозь пелену горечи, застелившую сознание.
— Неправда… — прошептала Риана.
Но глаза говорили о другом. Патриций лежал неподвижный, бледный, как мрамор римских стен. Его чёрные волосы разметались по полу. Ворот батистовой сорочки был порван, и на белых кружевах виднелась кровь.
Риана не запомнила, когда успела дотянуться до него.
— Этого не может быть… — прошептала она.
— Может, — Вентильо хлопнул её по плечу и рассмеялся. — Он ответил за все смерти, в которых был виновен. А ты снова стала моей, какой была всегда. Но я не сержусь. Ты поможешь мне создать множество рабов. Если всё пойдёт правильно, я, может быть, даже тебя отпущу. А ну! Хватит тратить время на ерунду. У нас ещё есть дела.
Глава 21. Крушение надежды
— Разве тебе было плохо у нас? — Клемента тянула время. Вайне всё ещё стояла, направив на неё оружие, и явно не собиралась отступать.
— Я — валькирия, — сказала она, и в глазах молодой рабыни сверкнула знакомая молния. В эти мгновения она напомнила гетере Риану как никогда.
— Звёзды, я знаю, кто втемяшил тебе в голову эту чушь, — она чуть шагнула в сторону, рассчитывая приблизиться и атаковать.
— Риана не при чём. Каждый хочет гордиться своим народом. Каждый хочет величия своему народу.
— Нет, я всё-таки знаю, кто втемяшил в тебя эту чушь… — Клемента вздохнула. Ей патриотических переживаний обоих крылатых было не понять. Она родилась полукровкой и никогда не могла назвать Рим своим домом — хоть и любила его, насколько возможно любить город, который дал тебе всё. — Вайне, — осторожно продолжила она, — войны давно нет. Рано или поздно мы научимся жить в мире друг с другом.
— В мире, где вы будете господами, а мы — рабами.
Клемента закусила губу.
— Это решать не нам с тобой.
— Нет. Я решила это. Здесь в храме я… — она коротко выдохнула и дёрнулась, оседая на пол.
— Вайне, — крикнула Клемента непроизвольно, хоть и знала заранее, что произойдет.
Сант вышел из-за открытой двери и, перезарядив арбалет, встал над телом валькирии.
— Нет! — Клемента схватила его за руку. Глаза Вайне всё ещё были открыты. — Нет, — повторила она спокойнее, когда увидела, что Сант не нажал на спусковой крючок. — Она просто запуталась, Дариус.
— Что с того? — лицо Санта оставалось твёрдым. — Она так же пристрелит кого-то из нас в спину.