Черные листья

— А насчет работы? — спросил Ричард. — Навалились тогда на меня, выслуживаюсь, мол, перед горным мастером. А он дело делает. Для всех… Вот, башку даю на отсечение, с Селяниным рванем так, что сами себя не узнаем. Только поддержать его надо, ясно?

— Ясно, — невесело заметил Лесняк. — Уже поддержали. Хорошо, если придет с ободранной шкурой, а то и вовсе не придет.

Павел пришел точно в воду опущенный. По дороге, правда, думал: «Ни слова не скажу о том, как меня молотили. Отшучусь, сделаю вид, будто маленько пожурили — и всё. Стоит ли людям портить кровь…»

Но то ли сил на это не хватило, то ли уж больно кошки на душе скребли — показать, будто ничего особенного не случилось, он не смог. Сел рядом с Никитой Комовым, закурил сигарету и долго молчал. Наконец Лесняк спросил:

— Измочалили?

Павел невесело улыбнулся:

— Измочалили.

Лесняк с силой ударил кулаком по своему колену:

— Каширову — по башке поддирой! Жмот проклятый! В ЦК напишу! В обком партии!

— О чем? — спросил Павел. — О том, что цепь у Каширова украли?

— Украли? Так там и сказали?

— Так и сказали.

— Значит, Виктор Лесняк — вор? Никита Комов, Семен и Ричард — все воры? В таком случае…

Он вскочил, сорвал уже надетую на голову каску, швырнул ее далеко в сторону. Содрал брезентовую куртку, бросил на пол, потом в ярости подцепил ногой и отбросил к стене. Сел и как ни в чем не бывало, почти спокойно проговорил:

— Работать не буду. Воры должны сидеть в тюрьме, а не ползать в лавах. Милости прошу передать мою точку зрения товарищам Кострову и Каширову… Никита, дай сигарету…

— Некогда! — ответил Никита. — Потерпи.

Он стянул с себя резиновые сапоги, размотал портянки и, аккуратно сложив их и даже пригладив рукой, положил на табуретку. Так же не спеша снял куртку и отнес все в тумбочку.

— К вещам, особенно государственным, надо относиться бережно, — заметил он, укоризненно глядя на Лесняка. — Оно, конечно, вор есть вор, но у него должна быть совесть. Правильно я говорю, Ричард?

— О чем речь, — буркнул Голопузиков. Он уже тоже раздевался.

Павел, вначале будто бы безразлично и даже с угрюмой иронией глядя на этот спектакль, вдруг почувствовал, что и Лесняк, и Ричард, и Комов вовсе не шутят, что они всерьез затеяли такую катавасию, которая может закончиться весьма печально.

— Вы что, обалдели?! — крикнул он, — Забастовку решили устроить?

— Зачем же такие громкие слова? — сказал Никита Комов. — Во-первых, мы каждый сам по себе. Чтоб коллективку нам не пришили. Лично я желаю работать на такой шахте, где доброе имя шахтера не пачкают и не смешивают с грязью. Только и всего. Имею я на это право?

— Имеем мы на это право? — спросил и Лесняк. — Или должны с улыбочкой все проглотить?

— Пускай такое крокодилы глотают, — бросил Васильев. — И Кириллы Кашировы.

— А кто вас ворами называл? Чего вы взбеленились! — Павел бросил потухшую сигарету в урну и закурил новую. — А если и так, вы что — ни в чем не виноватые? Чистенькие? А ну-ка кончайте цирк, время уже в шахту спускаться.

И тогда Виктор Лесняк подошел к Павлу, сел рядом с ним и сказал с решимостью, сомневаться в которой не было никаких оснований:

— Пашка, давай начистоту. И по-дружески, как раньше. Идет? Ты ж кипишь сейчас от обиды не меньше нашего. Чего ж рисуешься? Положение обязывает? А ты плюнь на все, останься настоящим человеком. Ну, взяли мы у Каширова цепь, ладно. Незаконно взяли. Но почему он ее сам не отдал, а? Почему Костров, вместо того чтоб со жмота Каширова шкуру спустить, спускает ее с тебя? Может, скажешь, нас это не касается? Не ваше, мол, свинячье дело решать подобные вопросы? Скажешь так, а?

— Не скажу, — ответил Павел. — Но виноваты-то мы, понимаешь?

— Понимаю. Формально виноваты. А фактически?

— Фактически? Тоже виноваты. Хотя… Я ведь ходил к Каширову. Просил его помочь. Унижался. И получил от ворот поворот…

В раздевалку неожиданно вошел Алексей Данилович Тарасов. Он, оказывается, уже несколько минут стоял за дверью и прислушивался к разговору шахтеров. Странное дело, по существу, Тарасов должен был отнестись к их поступку точно так же, как и Костров, он даже убеждал себя в том, что обязан отнестись именно так, но ничего из этого у него не получалось.

…Давеча Каширов сказал:

— Кажется, мелочь — стащили цепь. Но за этим кроется факт более значительный. Кроется нездоровая тенденция. Что-то от анархии. Вы со мной согласны, Николай Иванович? Будет хорошо, если пресечь подобные явления в корне. Простите, но я действительно не понимаю Алексея Даниловича.

— Но ведь вы не дали Селянину цепь, когда он просил ее! — возмутился Тарасов.

— Селянин приходил ко мне домой. Подчеркиваю: в частном порядке. И в частном же порядке, так, между прочим, попросил, чтобы я дал ему эту злосчастную цепь. Вполне естественно, что я отказал: в конце концов, я не заместитель директора по снабжению, чтобы заботиться о нуждах всей шахты.

— А кто же вы? — спросил Тарасов.

— Я — инженер! — в запальчивости бросил Кирилл. — Я начальник участка — и больше никто. Вы разве об этом не знаете, Алексей Данилович?