Читаем Черные листья полностью

В дверях показался Тарасов. Павел с трудом узнал Алексея Даниловича: он был худ, лицо его не то что побледнело, а стало каким-то серым, словно обсыпанным пеплом. И костюм висел на нем мешком, точно с чужого плеча.

Поздоровавшись со всеми, Алексей Данилович сел рядом с Костровым. Тот пристально посмотрел на него, тихо сказал:

— Зачем пришел? Обещал ведь полежать несколько дней. Или без тебя не справимся?..

Руденко в это время говорил Павлу Селянину:

— Советую тебе сказать, что ничего не знал. Лесняк все это затеял, пускай с него и спрашивают. Понял? А с Лесняка какой спрос…

Костров постучал карандашом по столу, строго взглянул на Руденко и Селянина. Взглянул — и тут же отвел глаза в сторону, будто ему неприятно на них смотреть. Кажется, он был зол как черт и только усилием воли сдерживал себя. Сдерживать себя Костров умел. Бывало, лицо его пойдет красными пятнами, а он даже улыбку выдавит, словно ничего у него внутри и не бушует.

Павел, да, наверное, и Кирилл, и Федор Исаевич, и все, кто уже успел узнать об этой злополучной скребковой цепи, предполагали, что Костров и собрал совещание только лишь для того, чтобы учинить Селянину разнос. Однако Николай Иванович начал совсем с другого. С обычного. Попросил о чем-то доложить главного инженера, потом его заместителя, уточнил у бригадира проходчиков Опалина какие-то данные, велел Руденко сделать сообщение о работе бригады за последние сутки. Кирилл — он сидел у противоположной стены, и Павел хорошо видел его лицо — демонстративно глядел в потолок, делая вид, что все эти разговоры мало его интересуют и пришел он сюда совсем не за тем, чтобы в них участвовать. Он даже с каким-то легким презрением посматривал на директора шахты, словно желая сказать: чего, мол, болтать о мелочах, все ведь все равно знают, что главное — впереди…

И вдруг Костров сказал:

— Хотелось бы послушать, как идут дела у горного мастера товарища Селянина. — Несколько секунд помолчал, потом сказал: — Ты готов, Селянин?

Павел встал, хотел было подойти к директорскому столу, но Костров сказал:

— Говори с места.

А он и не знал, с чего ему начинать. Он чувствовал настороженность присутствующих, но не мог понять, чего в этой настороженности больше — враждебности, осуждения или сочувствия. Сказать самому себе, что ему все это безразлично, Павел не мог. Если бы речь шла лишь об одном Кирилле — другое дело. А так…

— Селянин, кажется, не может сосредоточиться, — усмехнулся Кирилл. — Помочь ему? Мы ведь с ним старые друзья…

— Пожалуй, обойдусь без помощи, — сказал, не глядя на Кирилла, Павел. — Помощи обычно просят у настоящих друзей, у тех, кому верят. Эту истину Кириллу Александровичу пора бы уже уяснить.

Кирилл собрался снова сделать какой-то выпад, но в это время Тарасов, взглянув на Павла, мягко, успокаивающе проговорил:

— Ты не волнуйся, Селянин. Нам действительно интересно послушать, с чего ты начал. Но говори о главном, второстепенное от нас не уйдет. Понимаешь?

— Понимаю, — ответил Павел.

— Вот и хорошо. Как у тебя дела с новым комплексом? Какие у тебя трудности? Какие планы? Поделись своими мыслями. Ведь ты, как я слышал, идешь по своей, пока не очень-то проторенной дорожке. Вот обо всем этом и расскажи…

Павел лишь мельком посмотрел на Алексея Даниловича и сразу же отвернулся — не хотел, чтобы кто-нибудь в его глазах увидел ту глубокую благодарность, которую он испытывал в эту минуту к Тарасову. Павлу вдруг показалось, что Тарасов подставил ему свое плечо: держись, мол, крепче держись, я тебя в беде не оставлю… Да, секретарь парткома прав — сейчас надо именно о главном. О том, что Павла все время волнует, о чем он часто и подолгу размышляет. И говорить надо честно, не боясь, что кто-то или неправильно поймет, или подумает, будто он, Селянин, за этим главным хочет укрыться, хочет отвести от себя удар за свою вину. Второстепенное, то есть его вина, действительно никуда не уйдет — он за нее свое получит. А вот не высказать сейчас то, что давно уже созрело в его мыслях, он не имеет права…

— Хорошо, я буду — о главном, — твердо, опять словно опираясь о плечо Алексея Даниловича, начал Павел. — Мне кажется, нет, я совершенно убежден, что струговая установка «УСТ-55» работает до сих пор не на полную мощность лишь потому, что начальник участка Симкин или до конца в нее не поверил, или уж очень скоро в ней разочаровался… Возможно и другое: вольно или невольно, но он поддался настроению Кирилла Александровича Каширова, который…

— Тебя за этим сюда пригласили? — мгновенно вспылил Каширов. — И не кажется ли тебе, что ты уж очень высоко заносишься?

Павел выждал секунду-другую и, словно не слыша реплики Каширова, продолжал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза