Черные листья

— А ты не жалей, — сказал Павел. — Я в твоей жалости не ахти как нуждаюсь. И вообще тебе пора на работу. Иначе кое-кто там начнет беспокоиться. И переживать. Кое-кто ведь и часу, наверное, не может жить без того, чтобы не взглянуть не тебя обожающими глазами…

— О чем ты, Павел?

— Не о чем, а о ком! И не делай вид, будто не знаешь, кого я имею в виду. Твой вздыхатель Великович…

— Перестань! — оборвала его Клаша. — Не унижай себя.

— Я говорю то, о чем думаю. Ясно? Если на то пошло, мне все это насточертело! Приходишь-то ты ночью, а что вы там с этим дебилом делаете до поздней ночи — один аллах знает. По крайней мере, то, что я видел, радости мне не принесло. И успокоения тоже. Газетчики! Журналисты! Честненькие и принципиальненькие люди…

С ним теперь такое происходило нередко. Ни с того ни с сего все перевернет вверх ногами, сомнет важный для Клаши разговор, уцепится за другой, никакого отношения к предыдущему не имеющий, и пойдет буянить. «Павел это или не Павел? — думает Клаша. — Зачем он так? Хочет заглушить в себе боль, вызванную смертью Алексея Даниловича? Мечется в поисках выхода из какого-то замкнутого круга? И как ему помочь, какие найти слова, чтобы успокоить его, что надо сделать, чтобы он снова стал самим собой?..»

Она, как ей казалось, делала для этого все. Успокаивала, корила, больно задевала его самолюбие, надеясь на взрывную силу его характера. Должно же что-то Павла встряхнуть, должно же что-то подсказать ему — так не может продолжаться долго.

Клаша вновь подошла к его кровати, присела и сказала:

— С Великовичем, между прочим, покончено. Он оказался мерзавцем в еще большей степени, чем мы предполагали.

— Ну и черт с ним, с вашим Великовичем, — сказал Павел. — Плевать мне на него. Он не стоит и двух граммов паршивого штыба. Не хочу о нем говорить.

— А ты не говори, ты слушай, — улыбнулась Клаша. — Неплохо знать, до какой низости может дойти человек… Неделю назад Великович уехал в командировку в Ростов, в областную газету. А через три дня нашему редактору понадобился какой-то материал для статьи, которую надо было срочно давать в номере. Материал этот находился в письменном столе Великовича, а ящик закрыт на ключ. Ну, заметался наш редактор, разбушевался — гром и молния! «Взломать, — приказывает, — замок, извлечь из ящика нужные бумаги!» Вызвали слесаря, взломали. И знаешь, что у Великовича обнаружили? Мне даже стыдно об этом говорить…

Павел приподнялся на локоть, потянулся к тумбочке, взял сигарету и закурил. Клаша подала ему пепельницу, попросила:

— Осторожно, не прожги одеяло. И так уже оно стало, как решето… Дыра на дыре от твоих сигарет…

— Так что ж там обнаружили? — спросил Павел. — Мину замедленного действия? Часовой механизм со взрывателем?..

— Перестань, — остановила его Клаша. — Ты знаешь Леонтия Аркадьевича Безушко?

— Старый танкист?

— Да. Полковник в отставке. Через полмесяца ему исполняется семьдесят лет. Редактор поручил Великовичу написать о Безушко очерк. Как о ветеране войны, как о человеке, который освобождал наш город от фашистов, Великович немедленно отправился к полковнику, а тот тяжко болен, лежит в постели, не встает уже больше месяца. В больницу не хочет. «Моя, говорит, песенка спета, умру дома…»

Великовичу о себе он рассказывать не стал. Только спросил у него:

— Не ты ли писал о командире Тэ-тридцатьчетверки лейтенанте Сергееве?

— Я, — ответил Великович. — Вам понравилось?

— Ну и тип же ты! — вдруг отрезал полковник. — Какое ж ты имел право облить грязью погибшего человека? Вот, вот что ты тут настрочил…

Он взял с тумбочки старую газету со статьей Великовича и вслух прочитал отчеркнутые красным карандашом строки:

«В последнюю минуту Сергеев не выдержал, дрогнул и, развернув свою машину, попытался вывести ее из боя. Это его и погубило…»

— Так мне рассказывали, — проговорил Великович.

— Рассказывали? А ты проверил? Ты факты, факты собрал? Сергеев дрался до конца! И погиб как герой. А ты…

Он замолчал, потом крикнул жене:

— Маша, проводи этого человека! Сейчас же проводи, сию минуту…

— Всё это мы узнали позже, — сказала Клаша. — А тогда…

Она взяла руку Павла, сжала ее, несколько раз провела своей ладонью по его ладони.

— Ты говоришь: «Газетчики, журналисты… Честненькие и принципиальные люди…» Не надо так о нас обо всех. Не надо, Павел. Мы — обыкновенные люди, как все. И, как у всех, у нас встречаются уроды.

— Что ж с Великовичем?

— В одной из папок обнаружили статью Великовича о Безушко. Большую статью, посвященную памяти полковника в отставке. «Жизнь этого человека должна стать примером для подрастающего поколения. Это даже не жизнь, а горение яркого факела, огонь которого напоминает кровь, пролитую за свободу нашей Отчизны. Ветеран войны, он до конца оставался солдатом Родины…» И все в том же духе… Великович писал, что ему довелось беседовать с Безушко незадолго до его смерти, и тот много ему поведал о себе и своих танкистах. Несколько боевых эпизодов было описано в этой же статье…