Черные листья

Павел, затушил сигарету, встал и сказал Клаше:

— Я хорошо знал Леонтия Аркадьевича. Помню, я еще учился в школе, он приходил к нам в класс и рассказывал об упорных боях под городом. Мы слушали, как завороженные. Редкого обаяния человек… Когда он умер?

— Он не умер, — ответила Клаша. — Это Великович думал, что полковник не сегодня-завтра умрет. И поэтому написал статью, так сказать, посмертную…

Павел долго смотрел на Клашу не совсем понимающими глазами. Наверное, все это не укладывалось в его сознании. Или не верилось? Подлость ведь тоже имеет какие-то границы. Или не имеет?

— Сволочь! — вдруг крикнул он и забегал по комнате, продолжая выкрикивать ругательства.

Клаша, наблюдая за ним, уже жалела, что затеяла этот разговор.

— Что же потом с Великовичем? — наконец остановился Павел.

Клаша подробно рассказала.

Редактор вызвал Великовича из командировки телеграммой и приказал: «Когда этот щелкопер появится — немедленно его ко мне. И чтобы он в свою комнату не заглядывал». Так и сделали. Лишь только он появился в редакции, ему предложили зайти к редактору. Тот усадил его за стол напротив себя и, копаясь в бумагах, сказал: «Посидите пару минут». А сам отдал распоряжение вызвать к себе всех работников. Всех до одного…

И вот все пришли. Вежливо раскланялись с Великовичем, сели, ждут. Наконец редактор у него спросил:

— Вы подготовили очерк о Безушко?

— Нет, — ответил тот. — Ведь еще не время…

— Чему — не время?

— Давать очерк. Юбилей Безушко через неделю.

— А вы с ним встречались?

— Как же иначе? — улыбнулся Великович. — Я с ним беседовал не меньше двух часов. Очень интересный человек. О таких писать — одно удовольствие. Словно сам приобщаешься к чему-то великому, необычному… Жизнь, достойная подражания…

— Но пока вы о нем ничего не написали? — не глядя на Великовича, спросил редактор.

— О нем?

— Не обо мне же! — бросил редактор. — Я говорю о полковнике в отставке Безушко!

— Я вас не совсем понимаю. — Великович зачем-то встал, пожал плечами и оглядел сотрудников редакции, словно призывая разделить его недоумение. — Почему такой тон? Почему такие странные вопросы?

Вот тогда-то редактор и показал Великовичу его очерк, уже отпечатанный на машинке, и даже подписанный им, аккуратненько так подписанный, с завитушкой в конце. Показал и спросил:

— Может быть, вы потрудитесь объяснить всем нам, что это такое? Вот это, смотрите сюда!

Тот протянул было руку к очерку, но редактор сказал:

— Осторожно, этим можно обжечься… Так что же это такое? Мы ждем вашего объяснения.

Впервые за то время, что Великович работал в редакции, он по-настоящему растерялся и испугался. Обычно самоуверенный, наглый, над всеми едко-иронически посмеивающийся, старающийся всех незаметно унизить, сейчас он представлял собой жалкое зрелище. Стоял, забыв опустить протянутую к очерку руку, бледный, жалко хлопал глазами и переминался с ноги на ногу. Кажется, Великович все-таки хотел что-то сказать, но голос у него пропал, и он лишь шевелил губами. А редактор гремел, багровея с каждым мгновением:

— Вы что, проглотили язык? Может быть, вы все же расскажете нам, где вас учили подобной подлости? И кто вы, собственно, есть, Великович? Журналист или, или… — Он так и не смог подобрать подходящего слова и на секунду-другую умолк, потом, точно обессилев, опустил голову и закрыл лицо руками.

Великович попятился было от его стола, однако редактор, неожиданно резко отбросив руки от лица, сказал:

— Одну минуту. Прошу вас положить на стол удостоверение. Вы больше не работник газеты. Ну?

Великович безропотно подчинился.

— А теперь уходите, — сказал редактор. — Очень надеюсь, что в другом месте вы положите на стол и свой партийный билет. В том, что я помогу вам это сделать, можете не сомневаться. Уходите.

* * *

— Сколько же среди нас еще есть дряни! — воскликнул Павел, когда Клаша закончила рассказывать. — И самое обидное, что среди этой дряни порой встречаются те, кто носит партийный билет. И живут, не подыхают.

— Они не живут, — заметила Клаша. — Это не жизнь.

— Но ходят же по земле, дышат тем же воздухом, каким дышал и Алексей Данилович. А какое у них на это право?