Читаем Черные листья полностью

Правда, многое зависит от того, что скажет маркшейдер. И что скажет Костров. Однако Павел каким-то внутренним чутьем чувствовал: налицо именно тот случай, когда решение должно приниматься исходя не только из соображений рентабельности, выгодности или невыгодности дальнейшей эксплуатации лавы, но, главным образом, исходя из того, как люди, коим придется решать этот вопрос, относятся к проблеме высшего порядка. А проблема, по мнению Павла, заключалась в том, что никто не имеет права оставлять под землей сотни и тысячи тонн угля, если их можно оттуда взять. Выгодно или невыгодно — это вопрос другой. Но брать надо. Иначе это ничем другим не назовешь, как расточительством. Именно так думает Павел Селянин. И сейчас у него родилось особенно теплое чувство к Никите Комову и Виктору Лесняку, которые думают так же, как и он. Но что скажет Костров? Что скажет главный инженер Стрельников? К какому заключению придет маркшейдер?

А ведь как все шло хорошо! Струговая установка изо дня в день увеличивала производительность и за сутки давала уже тысячу тонн угля. Костров был доволен, на планерках говорил о Павле как об инженере с недюжинными способностями и, поглядывая то на Кирилла Каширова, то на Андрея Андреевича Симкина, добавлял: «Многим нашим опытным инженерам есть чему поучиться у Селянина. — Постукивал пальцами по циферблату настольных часов и заключал: — Если бы все наши инженеры научили людей считать время так, как это сделал Селянин, мы ушли бы далеко вперед. Но Селянин учит людей не только этому. Он учит их глубокому пониманию сущности научно-технической революции — именно здесь и кроется залог его успехов!»

Павлу было не совсем приятно, когда его начали слишком уж расхваливать. Цену он себе знал, излишнюю скромность считал кокетством, однако в то же время полагал, что сделано им еще немного и куда больше предстоит сделать. Ему надо было еще месяца три-четыре вот такой работы, и они выжмут из Усти все до конца… И вдруг это утонение пласта… Черт знает, как не повезло!

Был бы еще на шахте маркшейдер Оленин. Арсений Демидович умный человек, он не только помог бы разобраться в такой сложной обстановке, но наверняка и поддержал бы. Однако Оленин в какой-то длительной командировке, и пришлют сюда Горюнова, эту «божью коровку», человека безвольного, бесхарактерного — с ним будет труднее…

2

Семен Петрович Горюнов спустился в шахту вместе с геологом Дудиным, о котором Павел знал лишь понаслышке. Говорили, что Дудин когда-то открыл на востоке страны богатые залежи магнитной руды и ждал за это высокой награды, но его почему-то обошли, и он, разочарованный и озлобленный, бросил свою изыскательскую деятельность и пришел на шахту. Может быть, все это было досужим домыслом, но геолог действительно был человеком злым и недоброжелательным. Не успев еще как следует разобраться в деталях, он неопределенно бросил:

— Ну?!

Что он подразумевал под этим «Ну?!» — сказать было трудно, но Павел все же попытался определить свою точку зрения.

— Я думаю, — начал он, — что утонение пласта идет не по всей лаве…

— Думать положено кабинетным ученым, молодой человек, — отрезал геолог, — а нам положено смотреть и делать практические заключения.

— Вот-вот, — подхватил Бурый. — Правильно.

Заметив, что у Дудина нет респиратора, он снял свой, услужливо предложив его геологу. И хотя в лаве сейчас не было угольной пыли и никакой нужды в респираторе не ощущалось, Дудин, кажется, оценил эту услужливость. Обратившись не к Павлу, а к бригадиру, он сказал:

— Можете не сомневаться, Богдан Тарасович, мы постараемся не затянуть с выводами. Если придем к заключению, что лаву можно продолжать эксплуатировать…

— Какая уж там эксплуатация! — воскликнул Бурый. — Горе одно будет, Михаил Алексеич. Сто граммов антрацита — тонна породы. Правильно наши рабочие говорят — отходную по лаве петь надо. Так, Чувилов? Вон и Чесноков тоже… «Мы жертвою пали…» И смех и грех…

— Чувилов и Чесноков — это вся бригада? — Лесняк включил свою «головку», и ее луч словно выстрелил в лицо Бурого. — Чего заранее настраиваете геолога? Лаву бросать нельзя — вот слово бригады!

— Выходит, что ты — бригада? — нехорошо усмехнулся Дудин. — Ну и ну… У вас что тут, все начальники? Все распорядители?

— У нас тут все — люди, — бросил Лесняк. Хотел еще что-то добавить, но, заметив предостерегающий жест Павла, умолк.

* * *

…Как Павел и предполагал, утонение пласта заканчивалось метров через пятьдесят, а потом он снова выравнивался и мощность его подходила к норме. У Кострова — в присутствии Стрельникова, Олега Руслановича Демьянова и Павла — Дудин сказал:

— Лава становится нерентабельной. Товарищ Селянин с нашими выводами, кажется, не согласен, но это его личное дело. Если смотреть с государственной точки зрения — лаву следует демонтировать.

— Разве товарищ Селянин смотрит с личной, а не с государственной точки зрения? — спросил секретарь парткома. — Он что, преследует какие-либо корыстные цели?

— Я этого не сказал. Селянин по своей неопытности многого не понимает. Поэтому может заблуждаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза