Черные Мантии

Тот покраснел и отвел глаза, но ответил:

– Да, господин Лекок.

Коммивояжер остановился, посмотрел на него и расхохотался.

– Та, господин Лекок! – повторил он, передразнивая акцент своего спутника. – Ну и ну! Стало быть, мы и приврать умеем! Те, кто вам сказал, мой друг, – продолжал он с подчеркнутой важностью, – что братья Моннье меня уволили, наплели с три короба! Лекока – приемного сына полковника – уволить нельзя, понятно? Увольняет только сам Лекок – тех хозяев, которые ему не нравятся. Моннье попросту подонок, и у него я получал всего четыре тысячи. А Бертье с компанией предложили мне пять тысяч плюс комиссионные, ясно?

– Пять тысяч плюс комиссионные! – повторил ошеломленный эльзасец.

– Неплохо, а, старина? Но для меня это не предел… А вы-то почему больше не служите у Моннье?

– Они закрыли несколько контор…

– Я же вам говорю: подонки… И сколько ты сейчас имеешь?

– Триста и обед…

Да, это только на хлеб и на воду. Ну и ну! Если говорить откровенно, то я тебе скажу, Жан-Батист, что ты попросту лопух, баба.

Шварц попытался отшутиться и ответил:

– Просто мне не везет так, как вам, господин Лекок.

Они свернули с набережной и стали подниматься по улице Сен-Жан. Коммивояжер пожал плечами.

– В коммерции, Жан-Батист, – изрек он, – нет везения и невезения. Просто надо правильно держать карты, вот так, понял?.. Ну и вовремя пойти ва-банк… Я тебе так скажу: как только у Бертье что-то будет не по мне, я тут же отправлюсь в другое место, чтобы уж точно иметь свои восемь тысяч, а то и больше…

– Вы, должно быть, сколотили целое состояние, господин Лекок, – вставил Шварц с наивным восхищением.

Господин Лекок похлопал его по спине.

– Да ведь и траты какие – карты, вино, красотки! – возразил он. – Я же у родителей – младший сын, ну, недотепа, мокрая курица, а такие не пользуются успехом у женщин. Так-то, старина.

В этот момент он подтолкнул Шварца к дверям большого старого дома, над которыми красовалось живописное изображение голенастой птицы, разгуливающей по львиной гриве, а над этим шедевром виднелась надпись: «У отважного петуха».

Ж.-Б. Шварц не стал сопротивляться, поскольку острые запахи кухни ударили ему в нос и дальше терпеть голод было уже невозможно.

– Эй, там! – громко произнес господин Лекок тем властным тоном, благодаря которому коммивояжерам всегда гарантирован номер в любой гостинице. – Мамаша Брюле! Папаша Брюле! Есть здесь кто-нибудь, черт возьми? Или вы вымерли?

На пороге кухни показалась почтенная мамаша Брюле с лицом старой ведьмы. Господин Лекок послал ей воздушный поцелуй и сказал:

– Я тут встретил старого друга, а у вас, я смотрю, уже готов обед; вот и отнесите в мою комнату закуски, да поприличнее – на четыре франка с каждого… И уж постарайтесь, моя прелесть!

Беззубый рот хозяйки растянулся в ответной улыбке.

– Здесь я отдыхаю душой, когда бываю в Кане, – продолжал господин Лекок, поднимаясь по кривым ступеням лестницы. – Мне сдают комнату под самой крышей. Там я забавляюсь с девочками, сам понимаешь, старина! Ну-с, добро пожаловать! Ж.-Б. Шварц не заставил себя упрашивать: запах, доносившийся из кастрюль, чувствительно щекотал его ноздри, божественной музыкой звучали недавние слова Лекока: «Карты, вино, красотки!» Карты, по мнению Шварца, не стоили внимания, но он был не прочь выпить, а мысль о красотках вызывала в душе сладкое томление. И хотя эльзасцы славятся своей неторопливостью, но – пусть не в апреле, а в августе – даже они откликаются на зов природы… Между тем молодые люди очутились в неуютной и грязной комнате, одной из тех, какие обычно встречаются на постоялых дворах. Не успев войти, Лекок быстро выскочил на лестницу и громко закричал:

– Прислуга! Папаша Брюле! Мамаша Брюле!

Кто-то откликнулся, и Лекок продолжал:

– Мою карету к восьми часам! И чтобы точно как штык! Завтра утром я должен быть в Алансоне!

Затем он присоединился к своему гостю и небрежно добавил:

– Дом Бертье оплачивает мне кабриолет и лошадь, ясно?.. По делам этого дома я путешествую обычно ночью, чтобы не портить цвет лица.

– Если мне будет позволено… – начал было Ж.-Б. Шварц.

– Хочешь поехать со мной?

– Да…

– Та… Так вот, Жан-Батист, не стоит! Об этом мы сейчас и потолкуем, старина: у меня на ваш счет другие планы.

Сомнение вновь охватило нашего Шварца, и он уныло промямлил в ответ:

– Понимаете, господин Лекок, ведь я всего лишь бедняк…

– Ладно, ладно! Мы сейчас побеседуем на эту тему, я же сказал. И обещаю, сударь, что чрезмерно напрягаться я вас не заставлю.

Разговаривая, Лекок одновременно занимался своим туалетом, сменив городское платье на костюм путешественника. Когда служанка принесла еду, он с грохотом откинул крышку своего дорожного сундука.

– Я отправляюсь в Сирию, – сообщил Лекок, – и хочу оплатить счета. И чтоб без всяких приписок, душа моя, ясно? Не забывайте, что мне полагается коммерческая скидка… и овес моему рысаку!