Черные минуты

Жуткая находка вызвала у Силвы Сантакруза расстройство нервов. Бармен из жалости налил ему ликера. Когда приехал Ранхель, тот вяло покачивался из стороны в сторону, будто сидя пытался танцевать вальс. И пусть Ранхель предпочитал трезвых свидетелей, он не мог его упрекнуть — он бы и сам глотнул сейчас рому, если бы не работа. Он знал, что ждет его впереди, и это ему совсем не нравилось.

В темноте зажглась фотовспышка — это приехали газетчики. Первым, как всегда, примчался репортер по фамилии Альбино. В последнее время при встрече с ним Ранхелю становилось не по себе, потому что без Альбино не обходилось ни одного убийства. Чтоб он сдох, стервятник, а заодно его контакт, сливающий ему информацию. Наверное, это кто-то из копов, другого объяснения его прыти просто не может быть.

Нет, не то чтобы Альбино был мерзавец, но Ранхель нервничал, глядя, как тот работает. Во-первых, Альбино был на редкость молчалив; во-вторых, у него были совершенно белые волосы и брови, и одевался он во все белое — и это среди моря крови. Прояви он хоть малейшее дружелюбие, Ранхель бы тоже относился к нему иначе. Вскоре появилась Чиланья, выпускница факультета журналистики университета Карлос Септьен, которую уволили из «Эль Либеро» за левизну. Каждый раз, когда ее не допускали на место преступления, она разражалась пламенной речью на изобилующем марксистскими терминами непонятном языке.

— Ах вы, материалисты-недоучки, паршивые собаки, вооруженный отряд буржуазного правительства! — кричала она.

Ранхель не знал, как к ней относиться. Она пользовалась тем, что женщина, красивая образованная феминистка. «Вот сука, — сокрушался про себя Ранхель, — она меня просчитала. Но все равно — пусть ни на что не надеется». Для Ранхеля было очевидно, что журналисты мешают работе полиции, и будь его воля, он бы их близко не подпускал, но шеф любил покрасоваться, ну а про Траволту нечего и говорить — этот был практически кинозвезда. Заметив, что Альбино пытается пересечь пограничную черту у входа в бар, обозначенную двумя стульями, Ранхель крикнул ему:

— Эй! А ну-ка проваливай отсюда!

Альбино замер — притворился мертвым, точно животное, не понимающее человеческого языка.

Ранхель велел опустить жалюзи. В баре стало совсем темно, и полицейских окружила тьма — в прямом и переносном смысле.

Глава 2

С самого начала все смотрели на него, точно он жрец, готовящийся совершить таинственный обряд. «Мерзавцы, — думал он, — уставились, будто я знаю, что делать». В баре было человек семьдесят. Ранхель не представлял, как он один сможет опросить всех, не имея даже ручки и блокнота.

— Где тело?

— Вон там, — махнул рукой менеджер, — за музыкальным автоматом, — и повел его в туалет.

«Что я буду делать, когда сюда приедет Траволта? — мысленно спрашивал себя Ранхель. — Он устроит разборку, это точно. Закричит: как ты посмел, да что ты о себе возомнил. Но у меня не было выбора, пусть спросит Лолиту. Вообще, это его проблема, не моя. Жирный он сукин сын, я не собирался влезать в это дело».

Ранхель, как было сказано, служил в полиции шесть лет. Он видел трупы погибших от выстрелов в упор, от отравления, удушения, от ударов тупым предметом по голове, под колесами машин, видел утопленников и самоубийц, бросившихся с шестого этажа, и даже человека, которого забодал зебу. Но то, что он увидел, не шло ни в какое сравнение с прежним его опытом. Он был просто не готов. Наверное, город не ведал таких ужасов с XIX века. И все только начиналось.

Паракуан — это третий по значимости нефтяной порт в заливе, о котором до обидного мало говорят. Однажды городу представилась реальная возможность прославиться, когда Джон Хьюстон искал натуру для фильма «Сокровища Сьерра-Мадре». Это было в 1946 году. Старики рассказывают, что съемки должны были пройти в Паракуане, но в последний момент оператор Габриэль Фигуэра настоял на переезде к северу, где якобы более живописная природа, и съемочная группа подалась в Тампико. Такова злая удача Паракуана: все хорошее исчезает оттуда, не успев начаться. Нет такой катастрофы, которой не пережил город за свою пятисотлетнюю историю.

До появления испанцев, разрушивших Паракуан, здесь находился крупный центр местной торговли. Столетие спустя восстановленный город захватили французы и снова учинили разгром. Затем тут возникла крупная биржа, которая просуществовала до Великой депрессии 1929 года, а потом началась добыча нефти, значительно сократившаяся с закрытием профсоюза нефтяников. Земли, богатые нефтью и углем, обыкновенно подвержены общей болезни: лишь малая часть больших денег, что там получают, идет на благо местного населения. Зато на его долю в избытке выпадают кровавые баталии, которые затевают если не пираты, так ковбои, не ковбои, так профсоюзы или мафия. В ход идут ножи, якоря, гарпуны, рыболовные крючки, мачете, веревки, канаты, сковороды, домкраты, бамперы и даже целые трейлеры — все, что пригодно для убийств, самоубийств и нанесения увечий.