Черные паруса

Пока все ждали, когда остынут пушки, мы с сестрой отправились в корму, в комнату, где хранился последний стеклянный резервуар с останками Босы Сеннен, имеющими следы тяжелых ран и увечий. Эта женщина когда-то была любимой дочерью Пола Ракамора. Морща носы от вони «маринада», мы вытащили серо-зеленый труп из емкости и перенесли в ближайший шлюз.

– Я бы пожелала тебе спокойной вечности, – сказала Фура, взяв голову покойницы в ладони и повернув невидящее лицо к собственному, – если бы не была уверена, что ты вернешься упырем. Твоя минута славы миновала, Боса. У тебя были корабль и команда, ты оставила след. Но теперь наша очередь. Я забрала то, что было твоим, я уничтожила тебя, и через век или два нас обеих забудут. Разве это не мило? – Она наклонилась и поцеловала Босу в лоб. – А теперь убирайся к чертям с моего корабля.

Мы заперли дверь и наполнили шлюз дыхалью, чтобы она вырвалась наружу, когда откроется внешний люк. Это было транжирство, но у нас имелись достаточные запасы дыхали, да к тому же полным-полно светового плюща, чтобы поддерживать ее свежесть.

Потом мы вернулись в рубку, и Фура велела Паладину открыть шлюз. Раздался хлопок – с пушками не сравнить, но мы все равно его почувствовали.

– Пусть удалится на одну лигу, – сказала Фура. – Потом целься. Мы будем наблюдать из левого камбузного иллюминатора.

* * *

Не зная, как устроен разум моей сестры, я не могу сказать наверняка, чего она ожидала от этого момента. Возможно, думала, что команда будет ликовать; что последняя расправа над Босой Сеннен – полное уничтожение смертных останков – будет актом, который безоговорочно закрепит за Фурой роль нашего естественного лидера. Ведь это именно она покончила с властью Босы. Разве можно придумать лучшую церемонию ее собственной коронации? Но когда пушки превратили Босу в серое облако, в туманность из пепла и пыли, чья сердцевина темнела по мере того, как она рассеивалась, реакция была, как мне показалось, на порядок слабее, чем хотелось Фуре. Раздались аплодисменты и одобрительные возгласы, но они были сдержанными, и команда отвернулась от иллюминатора с неподобающей поспешностью, словно выполнен некий необходимый ритуал, но никто не желал тратить на осмысление этого ритуала больше времени, чем ушло на его совершение. Мы чувствовали себя злобными очевидцами казни через повешение, свидетелями правосудия, которое мы самим фактом созерцания принижали.

– Радуйтесь! – Фура воздела руки, как бы поощряя аплодисменты. – Вот этого-то момента мы и ждали, ребята. Мы стерли последнее пятно. Мне уже легче, как будто на борту корабля стало меньше вони. Надо было это сделать сразу, когда мы его захватили!

– Это был просто труп, – сказала я. – Если бы ты пришла позже – если бы опоздала, – то убивать пришлось бы меня.

– Нет, – заявила Фура, не заботясь, что ее все слышат. – Ты бы уже давно ушла, Адрана. И я бы сделала все, что нужно было сделать.

– Не сомневаюсь, – тихо сказала я.

Случившееся с Иллирией Ракамор было отвратительно. Меня ужасала судьба, постигшая жертвы Босы, с самого начала этой гнусной «родословной». Возможно, кто-то из них изменился по причине собственной жадности, однако я не сомневалась, что некоторых – а может, и большинство – следовало винить в явных грехах или просчетах. Ведь я сама никоим образом не способствовала своему пленению, если не учитывать мечту о приключениях и желание накопить скромный личный капитал. И все же за те месяцы, что я была дублершей Босы, мне довелось кое-что узнать о будущем, которое ждало меня, если я буду признана достойной ее имени и звания капитана. Я бы получила «Рассекающую ночь» – корабль, не имеющий себе равных, – и команду без каких-либо сложностей. Команда полюбила бы меня или погибла, потому что Боса Сеннен не допускала промежуточных состояний. Мое имя заставило бы двадцать тысяч миров Собрания содрогнуться.

Как ни хотелось подавить эти мысли, не могу отрицать, что в них была своя привлекательность. И пусть это будущее закрылось для меня, оно все еще владело моим воображением.

Кажется, я была последней, кто отвернулся от окна. К тому времени от Босы Сеннен и следа не осталось.

По крайней мере, снаружи.

* * *