Черные сказки железного века

Увы, первое ралли экипажа Мэрес/Мизон продолжалось недолго — новичок-пилот слишком сильно жал на газ, так что полуторалитровый мотор «Порше» не выдержал. Урок, похоже, не пошел впрок: в июле следующего года доктор Мизон записался на старт «Альпийского критериума». Но до финиша четырехтысячекилометрового этапа европейского раллийного первенства между Марселем и Каннами они так и не добрались. Три десятка горных перевалов, местами покрытых снегом (это в июле месяце!), на дорогах Франции, Италии, Австрии и Швейцарии оказались чересчур сложными для «Порше» и его немолодого уже хозяина. Бессчетное число раз они вылетали с дороги, у немногих свидетелей их фокусов кровь стыла в жилах.

Почти весь сезон в 1961 году Феррари не допускал Мэреса до «Формулы-1», но в первой же гонке 1962-го доверил ему заднемоторный «Феррари-156» в Гран-при Брюсселя.

— Знаешь, дорогая, — признался, добравшись наконец до дома в Моминьи, доктор Анри своей половине (которая, надо отдать ей должное, в отличие от подавляющего числа соседей Вилли, всегда очень тепло отзывалась о «таком воспитанном, таком внимательном молодом человеке»), — пожалуй, я слишком стар для подобных экспериментов. Он ведь настоящий камикадзе!

— Да и машину нужно поберечь, — с радостью согласилась мадам Мизон. — Этот паршивец совсем испортил дорогущую вещь.

Поэтому через месяц 26-летний Вилли вышел на старт «Марафона» уже за рулем собственного «Пежо-203». Правда, перед гонкой над машиной изрядно поколдовал один хороший специалист. С Марселем Кернетом, чья мастерская и магазин «Пежо» находились в местечке Женаппе, на полдороги между Брюсселем и Шарлеруа, Вилли познакомил все тот же Мизон. Дружбой с Марселем гордились лучшие бельгийские гонщики — Поль Фрер, Оливье Жандебьен, Люсьен Бьянки. Но только Мэреса семейство Кернетов приняло действительно как родного. Он был свой — в отличие, скажем, от барона Жандебьена — простой и честный парень, который совсем не задавался, мало говорил и очень вкусно готовил равиоли. На годы гараж в Женаппе стал для Вилли вторым домом.

Итак, в конце июля пятьдесят четвертого «Пежо» Мэреса поселился в мастерской Марселя, где тщедушному французскому моторчику добавили изрядно лошадиных сил, установив только что появившийся тогда турбокомпрессор «Константен». Место штурмана занял местный ветеринар Раймон Пирсон, и семнадцатого августа «Пежо» под номером 84 (из девяноста девяти участников) отправился со старта в Спа.

Через четыре дня они добрались обратно на 26-м месте — из-за штрафа в сорок семь минут, который Вилли умудрился схватить в итальянской Модене.

Марсель Мэрес, мягко говоря, не одобрял нового хобби сына — дорого, опасно и абсолютно бессмысленно: «Из Брешии в Брешию... Ты же читал Ремарка, Вилли! И все это ради восьмого места в каком-то загадочном "классе до тысячи трехсот кубических сантиметров". Бред какой-то. Займись-ка лучше делом — нужно закупить новое полотно для лесопилки».

В 1962 году Мэрес наконец стал заводским гонщиком «Феррари» в «Формуле-1».

Вилли не знал, что ответить отцу. Он вообще был не мастер говорить, а уж спорить с кем-то, уговаривать, объяснять — не умел и не хотел. Только смутно понимал — чтобы заниматься бизнесом, нужно уметь руководить людьми. Ему такого дара не дано.

И, упрямо сжав губы, едва ли не каждый заработанный франк вкладывал в свой «Пежо», готовясь к «Марафону» следующего года. В том, что он будет стартовать в ралли, Мэрес не сомневался теперь ни минуты. Он уже встретил классного штурмана — торговца металлоломом из Северной Франции Мориса Дессе. Осталось найти денег. Но щедрые спонсоры не спешили помогать никому не известному парнишке из бельгийской деревни. Кто он такой? Бестолковые журналисты и вовсе часто путали Вилли с французским гонщиком Ги Мэресом, насмерть разбившимся за год до этого на треке в Монлери.

Но несмотря ни на что, они вернулись в Льеж на восьмом месте. С трудом подбирая слова, Вилли впервые в жизни давал интервью местной спортивной газете: «Машина превосходная! Ей я обязан этим изумительным результатом».

Стемнело. За окном продолжало моросить. Вилли ненавидел этот тихий шелест. Пусть бы лучше гроза, ветер, ливень, град и еще черт знает что, пусть посрывает крыши со всех домишек Остенде... Только не этот тихий, выматывающий душу шелест дождя. Каждая капелька напоминала Вилли тот злосчастный сентябрьский день, каждая капелька говорила: «Ты бестолочь, Вилли! Ты самый тупой гонщик в мире!» Он ненавидел себя, он ненавидел свою беспомощность сейчас. И он ненавидел свой тогдашний щенячий восторг.