Черные собаки

— Бог ты мой! Да ведь это было совсем в другой раз! Два года спустя. Это было в Италии, мы снимали комнату на втором этаже, а под нами жили хозяева, старик Массимо и его тощая жена. Они у себя в доме вообще не терпели никакого шума. А потому занимались мы этим не дома, а в полях, где угодно, где могли найти место. А потом однажды вечером разразилась жуткая гроза, она и загнала нас в дом, и вокруг так грохотало, что они нас все равно не слышали.

— М-да… — начал было я.

Но гнев Бернарда уже перекинулся на Джун:

— Зачем, интересно знать, она все это выдумала? Книжки стряпала, вот зачем! Наш первый раз — это была катастрофа, полная и беспросветная катастрофа. Она его переписала для официальной версии. Выкрасила и залакировала.

— Если ты хочешь все расставить по своим местам…

Бернард смерил меня подчеркнуто презрительным взглядом и двинулся дальше, выговаривая на ходу:

— Мое представление о мемуарах несовместимо с описаниями чужой сексуальной жизни, как будто это какое-то идиотское шоу. Неужели тебе кажется, что в конечном счете жизнь сводится именно к этому? К голому траханью? К сексуальным триумфам и неудачам? Чтобы публике было над чем посмеяться?

Мы проходили мимо телевизионного фургона. Я заглянул внутрь и увидел дюжину мониторов с одним и тем же изображением: репортер хмурится, держа в одной руке какие-то записи, с другой у него небрежно свисает болтающийся на проводе микрофон. Из толпы донесся громкий вздох, долгий, нарастающий гул недовольства, который постепенно начал набирать силу и превращаться в ропот.

Настроение у Бернарда внезапно поменялось. Он резко развернулся ко мне.

— Ну что, я так понимаю, что тебе очень хочется все знать! — крикнул он. — И вот что я тебе скажу. Моя жена могла интересоваться поэтической истиной, истиной духовной или даже своей личной истиной, но ей никакого дела не было до истины, до фактов, до той самой истины, которую два разных человека могут признать таковой независимо друг от друга. Она выстраивала системы, выдумывала мифы. А потом выстраивала факты в соответствии с ними. Бога ради, забудь ты про секс. Вот тебе тема: как люди, подобные Джун, подгоняют факты под собственные идеи, вместо того чтобы делать наоборот. Почему люди занимаются этим? Почему они до сих пор продолжают этим заниматься?

Ответ был очевиден, но я как-то все не решался произнести его вслух — и тут мы дошли до края толпы. Две-три тысячи человек собрались для того, чтобы увидеть, как Стену разрушат в самом важном, символически значимом месте. Возле трехметровых бетонных блоков, которые перегораживали подход к Воротам, стояла цепочка молодых и явно нервничающих восточногерманских солдат, лицом на запад. Табельные револьверы были при них, но кобура висела подальше от глаз, за спиной. Перед шеренгой прохаживался взад-вперед офицер, курил и посматривал на толпу. За спиной у солдат высился ярко освещенный облупленный фасад Бранденбургских ворот с еле-еле колышущимся на ветру флагом Германской Демократической Республики. Толпу сдерживали барьеры, а гул возмущения, судя по всему, был адресован западноберлинской полиции, которая уже начала перегораживать своими микроавтобусами подступы к бетонному ограждению. В тот самый момент, как мы подошли, кто-то бросил в одного из солдат полную пивную банку. Она пролетела высоко и быстро, оставляя за собой пенный след, тут же выхваченный из темноты бьющими поверх голов телевизионными прожекторами, и, когда она прошла над головой молодого солдата, из толпы тут же раздались возмущенные крики и призывы по-немецки не допустить насилия. Голоса звучали несколько необычно, и тут до меня дошло, что десятки людей сидят на деревьях.

Протиснуться в первые ряды нам особого труда не составило. Толпа там оказалась куда более цивилизованной и разношерстной, чем я себе представлял. Маленькие дети сидели на плечах у родителей, и оттуда им все было видно ничуть не хуже, чем Бернарду. Двое студентов продавали мороженое и воздушные шарики. Старик в черных очках и с белой тростью стоял, задрав подбородок, и слушал. Вокруг него зияло обширное пустое пространство. Когда мы подошли к барьеру, Бернард указал мне на западноберлинского полицейского офицера, который разговаривал с восточногерманским армейским офицером.

— Обсуждают, как им контролировать толпу. Полпути к объединению уже пройдено.