Чёрные цветы

Во сне я опустилась на глубину до ста метров и уже собиралась взять с подноса карточку, которая служила бы доказательством, что я проделала весь этот спуск. Но не успела я сжать пальцы на пластиковом квадрате, как из темной воды высунулась рука и поймала меня за запястье. Бледная, костлявая, с синими кривыми ногтями. В облаках мути замаячило лицо, и если бы я не была сосредоточена на том, что мне нельзя дышать, я бы ахнула.

Лицо было моим собственным. Только тем, которое было записано на видео несчастного случая: серое, с плоскими рыбьими глазами и кровью, сочащейся из угла рта.

Я закричала, и при виде пузырей воздуха, вылетающих из лёгких, осознала, что никогда не вернусь на поверхность. Вода ворвалась в рот, в горло, в нос. Я дёргалась, рвалась, извивалась и пиналась, но я-мёртвая не отпускала. И мы вдвоём погружались всё глубже и глубже в тёмное ничто, и я должна была дышать, должна была, хотя знала, что это меня убьёт.

И я глубоко вдохнула воду, превратившуюся в воздух, стоило мне проснуться.

Кто-то по-прежнему сжимал мою руку.

На моей постели сидела девушка с тёмными волосами и пыталась сорвать с меня браслет, подаренный Вайолет.

– Хватит! – выдохнула я, но она не ответила. Одна костлявая рука вцепилась в мой локоть, а другая терзала запястье, и я удостоверилась, что именно её я приняла накануне за маму, сидевшую у меня на кровати. Та самая приснившаяся мне девушка в лодке. Тошнотворно, откровенно давно уже мёртвая – точно как Вайолет.

Должно быть, это и есть Леонора.

И если Вайолет была страшноватой, но всё же достойной жалости маленькой девочкой, то от её старшей сестры несло откровенной жутью. Лицо превратилось в череп, обтянутый тонкой, полупрозрачной кожей. Острые, как осколки стекла, белые зубы сверкнули, когда она попыталась перекусить нитки браслета, и я с визгом откатилась. На миг она отпустила меня, но тут же навалилась снова, обдавая вонью гниющих водорослей и застоявшейся воды. Ещё месяц назад от одного моего пинка она бы улетела в другой конец спальни – но сейчас я была слаба и медлительна из-за склеенных лёгких.

Пока я пыталась снова закричать, её большие пальцы нашарили ямку у меня на горле, и мир помутнел. Она наклонилась так, что почти упиралась лбом мне в лицо. Глаза, слишком маленькие для глубоких впадин, белели, как мраморные шарики.

– Где ты нашла этот браслет? – её голос шелестел, как мёртвые листья.

Я извернулась и попыталась её укусить, но зубы мои вонзились в голые кости – пустой номер. Она даже не мигнула.

– Или это он тебя нашёл? Он сам заполз к тебе на руку, как змея? – Она мотнула головой, так что длинные пряди облепили наши лица, и я засомневалась: волосы ли это вообще? Больше они походили на водоросли.

– Вайолет мне дала, – отвечала я, вжимаясь в подушку.

– Врёшь! – прошипела она. – Вайолет никому бы его не дала!

– Мы с ней играли, – возразила я. – Может, сама у неё спросишь?

Леонора расхохоталась: жуткий хрип, от которого защёлкали её суставы. И снова костлявые руки прижали мои плечи к подушке.

– Где она? – От её зловонного дыхания у меня начался кашель, и алые капли брызнули ей на щёки.

– Не знаю, – выдавила я. – Ты хотя бы послушай меня…

Она так замотала головой, что на подушку шлёпнулась прядь водорослей-волос. Она посмотрела на них, а потом содрогнулась так, что снова защёлкали кости.

– Некогда мне тебя слушать, – прошептала она. – Что ж, давай играть, если ты так хочешь!

Что-то щёлкнуло у меня на шее, и она вихрем метнулась к двери на веранду – только взвились лохмотья от некогда белого платья. Дверь распахнулась, Леонора исчезла во тьме, а я ощупала шею. Так и есть – пропал образок.

– А ну вернись! – заорала я, хотя меньше всего хотела бы снова повстречать у себя в спальне это жуткое создание. Позабыв про сандалии, я вскочила и помчалась за нею следом. Что-то белое мелькнуло за углом моего бунгало, и я побежала в лес, прорываясь сквозь кусты и лианы.

– Отдай! – кричала я.

Луна раскрасила всё в белые и чёрные тона, и почему-то этот бег через чащу показался мне легче, чем я боялась, – растительность как будто сама расступалась у меня на пути. А впереди металась грива из волос-водорослей и шелестел издевательский смех. Я обогнула массивный древесный ствол и готова была поклясться, что он застонал, стоило мне ухватиться за него, – но всё заглушало гулкое биение пульса у меня в ушах. Я понимала, что если не остановлюсь, то выкашляю последние остатки своих лёгких, но мне был нужен этот образок.

– Стой!

Леонора остановилась на камне посреди небольшой полянки, её драное платье развевалось на сквозняке. Налетевшие жуки ползали по её телу и шее, и их голубое сияние падало на оскаленный череп.

– Ни шагу ближе! – прошипела она.

– Пожалуйста! – мой голос прервался, и дыхание превратилось в сдавленные всхлипы. – Просто верни его мне!

Лесная почва под ногами показалась мне какой-то странной. Не влажной, но податливой, как губка. Леонора принялась раскачивать образок на цепочке, и я застыла. И тут, без предупреждения, она размахнулась и бросила его мне за спину, в кусты.