Черные тузы

– Но он особенно, – щеки Марины порозовели. – Один богатый человек для своего загородного коттеджа заказал Артуру всякие такие штучки… Я в этом не очень-то разбираюсь. Всякие там малые формы. Фонтанчик, какие-то напольные и настенные вазы. Аванс выдал. А когда увидел готовые работы, отказался забирать все это дело. Говорит, у меня и своего хлама хватает. А Артур такой обидчивый, такой, знаешь ли, ранимый. Он два дня в лежку лежал, после того, как услышал эти слова. И у Артура на этой почве развился творческий кризис.

Росляков подумал и вспомнил хорошо знакомую и наиболее распространенную форму творческого кризиса.

– Значит, запил твой Артур.

– Почему обязательно запил? Я же говорю он немолодой. И это к лучшему. Потому что ему здоровье не позволяет запивать. Просто человек как-то ушел в себя, отгородился от мира. Квартира маленькая, однокомнатная. Вот он поставил ширму возле своего письменного стола. И так целый день сидит за этой ширмой, молчит, молчит… И так целыми днями продолжается. Он там сидит за своей ширмой, молчит, вздыхает, в каких-то бумагах копается.

– Может, завещание готовит?

– Ты вообще способен понять, что это такое, творческий кризис?

– И что дальше?

– Дальше – ничего, – Марина даже удивилась вопросу. – Позавчера он, наконец, вышел из дома за папиросами, а я заглянула за ширму. На столе навалены наброски карандашом, скомканные эскизы. А поверх всего этого в мягком футляре лежит набор медицинских хирургических инструментов. В нем скальпели, пилочки, зажимы. А рядом выполненное на ксероксе руководство по эксплуатации. Я начала читать – и волосы дыбом встали. Из этого руководства можно узнать, как в домашних условиях ампутировать руку или даже ногу. Я в ужас пришла. Я ночь не спала, а он сидел за ширмой, сопел и позвякивал своим инструментом. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Росляков. – Твой Артур готовится сдать на врача или фельдшера.

– А если он мне руку или ногу отпилит? Ну, для тренировки… Или в творческом помутнении…

– Один мой знакомый купил брошюру «Плавка металла в домашних условиях», его жена испугалась. А на самом деле человек просто расширяет кругозор. Переезжай к своим родителям. Хотя бы на время. А когда у Артура пройдет кризис, ты вернешься.

– Не могу его бросить. Мне жалко очень себя, но ещё больше жалко Артура.

– Может, человеку просто нужна ласка и твое внимание, – предположил Росляков.

– Человеку просто нужны деньги. Только не говори, что всем нужны деньги.

– Я и не говорю, – покачал головой Росляков. – Это без всяких слов понятно.

– Помоги мне, Петя. Ты ведь добрый человек, ты ведь гуманист?

Росляков не ответил. Он с мрачным видом жевал соломинку.

– Ты ведь гуманист? – голос Марины сделался тверже и настойчивее.

– Гуманист, конечно, гуманист. Само собой. Кто же я еще?

– Тогда помоги. Ты знаешь половину Москвы, знаешь множество богатых людей, которые хотят, но не знают, как истратить собственные деньги. Ты ходишь на всякие тусовки, приемы. Убеди кого-то из этих жлобов купить у Артура его проклятые малые формы. Ведь у богатых людей совершенно нет вкуса, и они легко поддаются убеждению. Если именно ты скажешь, что работы Артура гениальны, тебе поверят. Мне не поверят, а тебе поверят.

– Мне тоже не поверят.

– Тогда Артур себе что-нибудь отпилит. Хотя его жизнь для тебя – пшик… Тогда он меня зарежет. Но моя кровь останется на тебе. Боже, какое же ты чудовище.

Кажется, Марина готова заплакать. Вот, и глаза увлажнились, опустились вниз уголки губ, нос краснеет.

– Хорошо, я замолвлю словечко. У меня есть один знакомый, который сейчас обставляет свой загородный дом. Не за свой счет, разумеется. Вообщем, я попытаюсь…

– Ты умница, – слезы в глазах Марины мгновенно высохли. – А сейчас, немедленно тебе просто необходимо посмотреть на работы Артура. Тебе необходимо спуститься в его подвал и взглянуть…

– А вот это лишнее, – Росляков, словно вытолкнутый мощной пружиной, подскочил с места. – Сейчас, немедленно мы разбежимся. Звони через неделю.

* * * *

Росляков приехал на место раньше назначенного времени и теперь, развернув на коленях газету, вертелся на стуле, дожидаясь врача Сергея Сергеевича Островского. В неурочный вечерний час поликлиника при онкологическом центре на Каширке пустовала. Закончился рабочий день, люди разошлись по домам. Одинокая уборщица в обнимку со шваброй проделывала замысловатые па в противоположном освещенном конце коридора. За дверью ординаторской слышались негромкие голоса, мужской и женский. Росляков невольно прислушивался, стараясь разобрать слова.