Чёрные узы и Белая ложь

Я провожу пальцем под обложкой ее альбома для рисования, мне не терпится узнать, что она рисовала на страницах бесчисленные часы. Я приподнял его на несколько дюймов, и когда он открылся, появились наброски руки.

— Это не для того, чтобы ты на них смотрел. — Голос у нее тихий, дыхание учащенное, возможно, нервное.

— Почему нет? — Я нажимаю, мой голос низкий. Мой разум вспыхивает воспоминанием. В жаркую летнюю ночь, когда луна стояла высоко в небе и принимались сомнительные решения.

— Кажется, я отчетливо помню время, когда ты позволяла мне просматривать каждую страницу твоего альбома для рисования. Что ты нарисовала. Кого ты нарисовала…

Воздух вокруг нас становится наэлектризованным. Ее пухлые губы приоткрываются, когда она в шоке смотрит на меня. Ни один из нас никогда не вспоминал о той летней ночи — до сих пор. — Это было по-другому.

Ее взгляд перемещается туда, где мои пальцы скользят по обложке ее альбома для рисования. Я вытаскиваю свои руки из-под обложки и первой страницы. Мой палец скользит по обложке, пока не встречается с ее пальцем. Подняв руку, я положил свою руку на ее руку. Размер наших рук — это разительная разница. Моя затмевает ее. Я соединяю свои пальцы в пустое пространство между ее пальцами, позволяя своим зацепиться, пока они не упираются в ее ладонь. Я поднимаю наши соединенные руки, снимая их с покрывала.

— Не понимаю, как, — говорю я, все еще держа ее руку в своей, и кладу их на край стола. — Во всяком случае, я чувствую, что теперь у меня еще больше права знать, что ты рисовала. Скажи мне, ты все еще меня рисуешь, Фиалка?

Она вырывает свою руку из моей, момент уходит между нами. — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — рявкает она, беря альбом со стола и запихивая его глубоко в чемодан.

“Ложь, ложь, ложь.” Она точно знает, о чем я говорю.

Моя губа дергается. — Если ты так говоришь.

На днях мы поговорим о том, что произошло той ночью. Но я позволю ей больше потеплеть ко мне. Обычно я не терпеливый мужчина, но для нее я могу им быть. Это будет стоить ожидания, как только мы, наконец, признаем это.

11

Марго

Бек, не теряя времени, доставил нас в Нью-Йорк. По сути, он дал мне одну ночь и одно утро, чтобы попрощаться с моими подругами и собрать мои вещи, прежде чем он появился в моей квартире сегодня рано днем, приставая ко мне в спешке, чтобы собраться, чтобы мы могли успеть на наш рейс.

Я спорила. Если он владел самолетом, не мог ли он технически опоздать?

Я никогда не чувствовала себя по-настоящему бедным. Моя семья делала все возможное, чтобы выжить. Мои родители жили от зарплаты до зарплаты, чтобы все работало, но нас любили и о нас заботились. Я не хотела ничего особенного, когда росла. Конечно, я хотела трехуровневый дом мечты Барби и получила его только через год после его первого выпуска, и он был на распродаже, но все, что мне действительно было нужно, и даже большая часть того, что я хотела, у меня было. Я росла счастливым ребенком, даже если у моей семьи не было кучи денег.

Первые несколько месяцев после колледжа, возможно, были временем, когда я чувствовала себя самой бедной. Я жила за счет лапши рамен и нефирменных закусок, которые были со скидкой, потому что срок их годности подходил к концу. В тот момент это казалось нью-йоркским образом жизни.

По крайней мере, это была моя версия образа жизни нью-йоркского студента.

Стоя в фойе высотного пентхауса Бека, я только сейчас поняла, насколько он невероятно богат. Моя первая подсказка должна заключаться в том, что он жил на Манхэттене. Месячная арендная плата за малюсенькую студию здесь почти втрое больше, чем мы платили за проживание в трехкомнатной квартире в Лос-Анджелесе. Моей второй подсказкой должен был стать тот факт, что Беку пришлось провести ключ-картой перед датчиком, когда мы вошли в лифт, прежде чем он нажал светящуюся кнопку с PH на ней.

“Конечно”, он живет в пентхаусе. И, конечно же, это самое великолепное место, которое я когда-либо видела.

— Ты собираешься просто стоять и таращиться? — Шаги Бека эхом отдавались от черного мраморного пола. Он останавливается перед роскошным золотым столиком в прихожей, кладя бумажник и ключ-карту в керамическую миску.

Мои ноги остаются на причудливом ковре лифта. Он звонит три раза, прежде чем двери закрываются передо мной. С воплем я протискиваюсь между закрывающимися дверями, чуть не уронив сумочку в суматохе.

Бек ухмыляется из середины комнаты. Его пальцы сжимают ручку моего чемодана, его глаза пристально смотрят на меня.

— Спасибо за помощь, — саркастически говорю я.

— Я думал, ты справишься сама. — Обернувшись, он проходит мимо большой лестницы. Он слегка поворачивает голову, чтобы что-то сказать через плечо. — Пойдем, начнём с зала.

Я смеюсь, качая головой, и шагаю рядом с лестницей. Боковая часть полностью стеклянная, лестница белая с золотыми металлическими вставками. Выглядит очень современно и дорого. — Я никогда не слышала, чтобы слово «зал» использовалось в таком контексте.