Черные Вороны8. На дне

Это не человек. Это психопат, который не заслуживает теперь даже того, чтобы просто смотреть в ее сторону.

Бл***! Как же больно! Смотреть больно, а что же пережила она! У Меня руки задрожали от того, что увидел! Застыл на месте на миг, словно парализовало меня, сделать шага не мог, надеясь, что с ума сошел и мои же глаза сейчас меня обманывают. Что мираж это… что меня, бл***, самого героином накачали и сейчас я вижу какие-то галлюцинации.

Она лежит на полу… Не двигается, ладонь маленькую в кулак сжала, а я смотрю на ее пальцы, перепачканные кровью, ногти, обломанные до мяса, бурые разводы крови на полу, и не могу пошевелиться. Понимаю, что пульс нащупать нужно, а руки словно не мне принадлежат. Боюсь, бл***, что прикоснусь - и не почувствую биение жилки, что тело ее коченеть начинает…

Гребаное дежавю... Еще одна женщина, которую любил, лежит в луже крови и умирает у меня на глазах. Смотрю на сестру - и свадебное платье вижу, волосы вместо темных светлыми стали, на губы безмолвно сжатые смотрю - а они шептать начинают... Замотал головой, рассеивая это видение. Я начинаю сходить с ума. От этой боли, от вины, от страха, что поздно уже… От злости на самого себя, что не уберег. Еще одну!

Дернулся наконец-то и приложил пальцы к шее. Еще раз и еще раз, убеждаясь, что это не игра моего воображения. Жива! Жива! Словно из кошмара вынырнул.

- Врачей сюда. Быстро! Быстро, я сказал!

Они вбежали в комнату, а я орал на них, чтоб аккуратнее там, чтобы боль не причинили, и хотелось смеяться над самим собой. Какая боль? Что может быть еще больнее? Да и не в сознании она, не чувствует ничего. Только хотелось сейчас с ней, как с сокровищем хрупким, аккуратно, бережно, словно вину свою искупая за то, что не успел вовремя.

Они унесли ее, прикрыв тело простыней. Белоснежной, чистой, как ее душа, и на ней сразу же проступили красные пятна. Как проклятие. Ткань пропиталась ее кровью, только эти раны ничто по сравнению с тем, что она почувствует, когда проснется…

Потом, спустя время, когда я буду перематывать в голове этот день бессчетное количество раз, я пойму, что заставило меня возненавидеть Макса. Да, у меня было много причин для этого, но щелчок произошел в тот момент, когда посмотрел на ее кожу. Она была настолько бледной, тонкой и чувствительной, что Дарине всегда приходилось прятаться от солнца, чтоб не обгореть, за это Карина шутливо дразнила ее, называя аристократкой. А тогда я не увидел на ней ни одного живого места. Ублюдок закрасил эту хрупкую бледность кровавыми узорами ссадин и увечий, исполосовал до месива, превратив в кусок мяса. Когда прибежали врачи и начали перекладывать ее на носилки, я вздрагивал каждый раз, когда к ней кто-то прикасался. Потому что там не осталось тела - оно превратилось в одну сплошную рану.

Я спустился вниз по стене и крепко сжал голову руками. Что же ты натворил, Макс? Что ты, бл***, наделал. Я не дам тебе сдохнуть, я тебя с того света вытащу, чтобы ты жил с этим. Один. Чтобы каждый день перед глазами у тебя все это кровавой пеленой стояло, чтобы ни один крик не затихал в голове и сводил с ума. Только рядом никого не будет. У тебя больше нет ни брата, ни жены, никого. Ты сам так захотел. Сам выбрал…

Какой мразью нужно быть, чтобы совершить это! Лучше убил бы! Одним выстрелом. Горло перерезал. Казнил. Но вот так… как последнюю дрянь. Надругался. Унизил. Растоптал. Цинично ломал, наслаждаться ее криками, болью и страданиями…

На полу - тоже все в крови. Казалось, что вся комната залита ею. Даже стены. На них - брызги алого цвета, они еще не успели побагроветь, слишком свежие. Словно еще один удар: “Вот, смотри, Андрей, что он с ней делал. Смотри!” Дьявол, как же тяжело. Невыносимо тяжело. Да лучше бы не отыскалась она тогда. Выживала, как умела, в том интернате. И выжила бы, выжила. Потому что там всегда готова была к удару, там ни к кому спиной не повернешься, не говоря уже о доверии. Там она смогла бы противостоять опасности, потому что знала каждую из них в лицо. И что получила в итоге? Картинку идеальной семьи? От счастья парила, чтобы потом в собственной крови захлебнуться.

Мы спасем ее. Спасем. Иначе все это не имеет смысла. Только проклянет она нас за это. Что вытащили ее с того света. Не захочет жить, а придется. И в этом ее личный ад будет. Продолжать жить…

***

Ефим откинулся на спинку стула, сплевывая кровь и время от времени прикрывая веки от того, что обильный пот градом стекал по его лицу, щипля в глазах и застилая взор. Здесь и правда было чертовски жарко. С каждым часом, что он сидел здесь, температуру в помещении повышали еще на несколько градусов.