Черные звезды

В комнате было тепло — уже работало паровое отопление. Ожившая от теплоты единственная муха лениво ползала по стеклу, потом, остервенело жужжала, билась крылышками об ощутимую, но невидимую преграду. Самойлов следил за ее движениями; вот так и он: чувствует, но не понимает, где главное препятствие. “Что же произошло? Что произошло? Что?” — надоедливо и бессильно билась в мозгу мысль.

Николай вздохнул и, подойдя к столу, взял листики анализов радиации, несколько минут рассматривал их против света.

— Ты знаешь, я где-то уже видел вот такие же данные, — задумчиво произнес он. — Или очень похожие…

Якин скептически фыркнул:

— Очень может быть: ты их рассматриваешь уже пятнадцатый раз…

— Не-ет, это ты брось… Я видел их где-то очень давно. Где? — Самойлов снова разложил таблицы анализа и стал сравнивать их.

Привычное мышление физика позволило ему по цифрам представить вид, длительность и спектры радиоактивного распада. Возникшие в воображении кусочки бетона и металлов, впитавшие в себя неизвестные ядерные осколки, излучали какие-то очень знакомые виды радиации. Какие?.. Память мучительно напряглась, и Николаю показалось, что он наконец вспомнил.

Не доверяя своей догадке, он бегом помчался по лестницам и по двору в белый двухэтажный домик, где помещались библиотека и архив. В комнатах архива пахло замазкой: стекольщики осторожно вставляли в окна звонкие листы стекла взамен выбитых взрывом. Было холодно — служительницы надели пальто поверх синих халатиков.

— Девушка! — едва не столкнувшись с одной из них, крикнул Николай. — Где у вас лежат материалы по теме “Луч”?

Через несколько минут он рылся в старых, замусоленных и запылившихся лабораторных журналах. Чем-то грустным и близким пахнуло на него от страниц, неряшливо заполненных столбиками цифр, графиками, таблицами, схемами и всевозможными записями. Вот его записи. Оказывается, у него испортился почерк, раньше он писал красивее. Вот Яшкины записи анализа радиоактивности первых образцов, облученных минус-мезонами. А вот — Ивана Гавриловича: четкий и крупный почерк опытного лектора. Вот целый лист заполнен каким-то хаосом из формул, схем и цифр: это когда-то он спорил с Сердюком — теперь не понять и не вспомнить, по какому поводу, — и оба яростно чертили на бумаге свои доводы.

На минуту Николай забыл, что он ищет в этих журналах, — его охватили воспоминания. Ведь это было очень недавно, всего два года назад. Они с Яковом тогда были… так, ни студенты, ни инженеры, одним словом, молодые специалисты. Мало знали, мало умели, но зато много воображали о себе. Облучали мезонами разные вещества, искали нейтрид и не верили, что найдут его; слушали житейские сентенции Сердюка и научные рассуждения Ивана Гавриловича… Вот женский профиль, в раздумье нарисованный на полях, а под ним предательская надпись рукой Якова: “Это Лидочка Смирнова, а рисовал Н. Самойлов”. Ну да, ведь он тогда чуть не влюбился в Лидочку, инженера из соседней лаборатории. Но это увлечение было так скоротечно, что не оставило никаких следов ни в его душе, ни в дневнике. Начались самые горячие месяцы их работы, было некогда, и Лидочка благополучно вышла замуж за кого-то другого…

И вот нет ничего… Нет Голуба. Нет Сердюка. Нет мезонатора — только груда радиоактивных обломков. Есть нейтрид и еще что-то неизвестное, что нужно узнать…

“Ну, размяк!” — одернул себя Николай. Он достал из кармана анализы, расправил их и начал сравнивать с записями в журналах. Через четверть часа он нашел то, что искал: данные анализов сходились со спектрами радиоактивности тех образцов, которые облучали мезонами больше двух лет назад, еще до возникновения идеи о нуль-веществе… Николай почувствовал, что найдена ниточка, очень тоненькая и пока неизвестно куда ведущая.

— Хорошо. Ну и что же? — спросил Яков, когда Николай рассказал ему об этом “открытии”. — Что из этого следует?

— Многое. Слушай, мы теперь уже действительно кое-что знаем об этом веществе: знаем, что оно распалось с выделением огромной энергии, большей, чем при синтезе тяжелого водорода; что оно хоть и неустойчиво, но способно разрушать несокрушимый нейтрид; наконец, что оно распалось с выделением мезонов и оставило след — характерную радиацию…

— Да, но нам неизвестно, как именно возникло это вещество в их опыте, — возразил Якин. — Вот что: раз кое-какие обстоятельства рождения его мы установили, так не повторить ли нам эксперимент Голуба и Сердюка, а? Тогда и увидим… Так же отключим вытягивающие электромагниты, так же будем облучать нейтрид быстрыми мезонами…

— … так же разлетимся на отдельные атомы, я никто потом не разберет, где твои атомы, а где мои! — закончил Самойлов. — Это же авантюра!

— Ты, пожалуйста, без демагогии! — разозлился Яков, и щеки его вспыхнули пятнами. — “Авантюра”! Опровергай по существу, если можешь!

Николай внимательно посмотрел на него: “Еще не хватало поссориться сейчас”.