Черный

Лето. Ясные, жаркие дни. Меня по-прежнему терзает голод. Встречаясь друг с другом в коридорах нашего набитого битком дома, мы молчим. Молчим за завтраком, за обедом, слышатся только застольные молитвы. Мать медленно поправляется, но теперь уже ясно, что она останется инвалидом до конца дней своих. Смогу ли я учиться в школе, когда начнутся занятия? Одиночество, чтение. Поиски работы. Смутная надежда поехать на Север. Но что будет с матерью, если я оставлю ее в этом ужасном доме? И как я буду жить в чужом городе? Меня одолевали сомнения, страх. Приятели покупали себе костюмы с длинными брюками за семнадцать-двадцать долларов, для меня это было недоступно, недостижимо. Так я жил в 1924 году.

Кто-то мне сказал, что неподалеку, на кирпичной фабрике, есть работа, и я пошел узнать что и как. Я был щуплый, не весил и ста фунтов. В полдень я отправился на фабрику, прошел мимо отвалов сырой, пахнущей свежестью глины, увидел тачку, наполненную сырыми кирпичами, которые только что выдала формовочная машина. Я взялся за ручки, но еле приподнял тачку: она весила, наверное, раза в четыре больше, чем я. Эх, был бы я покрепче, посильнее!

Я спросил насчет работы, и мне сказали, что нужен водонос. Я тут же побежал в контору, и меня взяли. Под горячим солнцем я таскал цинковое ведро с водой от одной группы негров-рабочих к другой: платили мне доллар в день. Рабочий подносил ковш к губам, делал глоток, полоскал рот, сплевывал, а затем пил воду большими, медленными глотками, и пот с его лица капал в ковш. А я шел дальше, выкрикивая:

- Воды, кому воды?

И кто-нибудь звал меня:

- Эй, парень, сюда!

То проваливаясь в ямы, то карабкаясь вверх по скользкой глине, я нес ведро воды и чуть не падал от усталости, от голода меня шатало, я то и дело останавливался перевести дыхание. В конце недели деньги исчезали, как в прорве, в наших домашних расходах. Немного погодя меня перевели на другую работу, уже за полтора доллара в день. Я должен был ходить вдоль бесконечных штабелей, выбирать треснувшие кирпичи и складывать их в тачку; когда тачка наполнялась, я сбрасывал кирпичи в пруд с деревянного помоста.

Все бы было ничего, если бы не собака. Собака принадлежала владельцу фабрики, она бегала мимо глиняных отвалов, грозно рыча и кидаясь на рабочих. Ее много раз били, рабочие-негры часто бросали в нее кирпичами. Когда собака появлялась, я тоже хватал кирпич и швырял в нее; собака отбегала, но тут же снова показывала клыки, готовясь вцепиться в меня. Многих рабочих она перекусала, все просили хозяина привязать ее, но он отказывался. Однажды я катил тачку к пруду, и вдруг что-то острое вонзилось мне в бедро. Я взвился от боли, собака отскочила на несколько футов, грозно рыча. Я прогнал ее и спустил штаны, на боку краснели глубокие следы от ее зубов, лилась кровь.

Боли я не боялся, но боялся заражения. Я пошел в контору рассказать, что собака хозяина меня укусила. Там сидела высокая белая блондинка.

- Чего тебе? - спросила она.

- Мне бы повидать хозяина, мэм.

- Зачем он тебе?

- Меня укусила его собака, мэм, я боюсь, она бешеная.

- Куда она тебя укусила?

- В ногу, - солгал я, стесняясь сказать правду.

- Покажи.

- Нет, мэм, не могу. А где хозяин?

- Хозяина нет, - сказала она и снова принялась стучать на машинке.

Я вернулся на работу, но время от времени осматривал укушенное место оно распухло. Днем ко мне подошел высокий белый мужчина в легком белом костюме, соломенной шляпе и белых ботинках.

- Это тот самый черномазый? - спросил он у мальчишки-негра, показывая на меня.

- Да, сэр.

- А ну, черномазый, подойди сюда.

Я подошел.

- Говорят, моя собака тебя укусила, - сказал он.

- Да, сэр.

Я приспустил штаны.

- Хм-м, - промычал он и засмеялся. - Ну, от собачьего укуса черномазому вреда не будет.

- Нога вон распухла, болит, - сказал я.

- Если не пройдет, скажешь мне. Но я еще сроду не видел, чтобы собачий укус повредил черномазому.

Он повернулся и зашагал прочь, а рабочие подошли ко мне, и мы вместе смотрели, как он молодцевато идет среди штабелей сырого кирпича.

- Вот сукин сын!

- Сволочь!

- Ничего, отольются кошке мышкины слезки!

- Да разве на белого управу найдешь!

- А ну прекратить митинг! - крикнул мастер.

Мы покатили наши тачки. Один из парней подошел ко мне.

- К доктору-то сходи.

- Денег нет.

К счастью, дня через два опухоль и краснота исчезли.

Лето подходило к концу, и фабрика закрылась, я снова остался без работы. Прослышал, что требуются мальчики отыскивать и подносить мячи игрокам в гольф, и отправился за пять миль на площадку для гольфа. Меня нанял белый тренер с багровым лицом - шестьдесят центов за девять лунок. Я не знал правил игры и за три минуты потерял три мяча, мои глаза просто не поспевали за ними. Меня тут же прогнали с площадки. Я стал наблюдать, как делают другие мальчишки, и через полчаса снова бегал за мячами и таскал сумку с клюшками. Заработал доллар. Домой я вернулся усталый, голодный, полный лютого отвращения к игре в гольф.