Черный амулет

— Бегаем кто может, а народу — раз, два и обчелся… А что касается Константина Дмитриевича, так я тебе следующее скажу, Антон. Уезжая, Вячеслав Иванович, единственный владелец частного охранного предприятия «Глория», назначил меня совершенно официально исполняющим обязанности директора. Я человек не гордый, могу и подвинуться… Но пусть, понимаешь ли, хозяин прикажет. Поэтому, если Меркулов собирается и дальше распоряжаться «Глорией», он должен лично утрясти этот вопрос с Грязновым. Телефон его имеется, если Меркулов не знает, я продиктую. А до тех пор отдавать распоряжения и принимать любые решения, касающиеся деятельности агентства, могу только я. Это не наглость с моей стороны и не ущемленное самолюбие, это, в конце концов, буква закона. Вот то, что я хотел тебе сказать. Понимай правильно. Я человек военный, дипломатиям не обучен, ты, полагаю, тоже. Вот и давай решать. А сейчас, извини, некогда.

— Извини и ты меня, Сева, но раз уж зашел такой разговор, разреши и мне два слова сказать. Не оправдываться, нет, я не вижу, чтоб перед кем-то был виноват, кроме моей Аллы… покойной… Не мог быть рядом, вот в чем виноват… Служба проклятая, да чего тебе-то говорить?…

— Ну ладно, давай, Антон, только побыстрей, ты ж видишь — ситуация!

— Да понимаю… Но я же замечал, как вы смотрели… И ты сейчас сказал, ну, насчет Ирины Генриховны… Поверь, Сева, вот как перед Богом… Когда они с Константином Дмитриевичем ко мне тогда приехали… в деревню… я был не в себе. В полном разборе, да еще зол на них на всех. Даже приложил его. И… послал!.. А потом ее увидел, и что-то мне будто глаза-то раскрыло, глянул и — ахнул! Мать честна, да это ж она, Алка моя, ко мне вернулась, чтоб… ну, понимаешь? Из говна вынуть, куда я совсем уж — во! — Плетнев чиркнул ребром ладони по своим губам. — Веришь?… И я враз отрезвел… Смотрю и не верю, и слов никаких не знаю, а несу какую-то ахинею… и в башке — один туман. Чего-то нес им. Она говорит, что она — жена Турецкого, то есть которого я, попадись он мне тогда на глаза, удавил бы, веришь? А я на нее смотрю и вижу Алку… Похожа ведь, ну как две капли воды! — Плетнев умоляюще уставился на Голованова, стуча себя кулаком по груди и видя, что Сева не верит ни одному его слову. — Э-эх! — Он отчаянно махнул рукой. — Да ладно б я один… Ну бывает, в самом деле похожи… А тут не знаешь, ни как себе самому объяснить…

— А очень просто, — охладил Голованов горячность Плетнева. — Почему человек не ворует? Боится, что ль? Нет, совесть имеет.

— Да это все мне понятно! И не во мне, говорю, дело, в конце концов! Васька ведь! Он же почему так сразу к ней потянулся? Ну будто прикипел? Как к матери, понимаешь?… У меня — своя память, а у него-то — своя, вот в чем дело… Но я видел, как вы смотрели, и что обо мне думаете, тоже представляю… И говорю, как мужик мужику, у нас с тобой за спиной та еще служба… поверь, Сева, перед Александром Борисовичем — я ведь уже во всем разобрался! — я ни в чем не виноват. И не буду, слово даю.

— А чего ты жилу рвешь? Я тебе верю. Но и ты держи себя соответственно. Ладно, пошел я.

— Сева, если я срочно нужен, ты можешь полностью рассчитывать.

— Буду иметь в виду.

— Спасибо… Вот, рассказал, и как душу очистил, честное слово.

— Ну и молодец, и не марай больше.

Глава девятая «Мир вашему дому!»

Оставшись один и зная, что до прихода Ирины у него есть достаточно времени, чтобы в очередной раз помериться силами с креслом-каталкой, подчинить которое ему удавалось не всякий раз и не с первой попытки, Турецкий подкатил его к себе поближе и стал пристально смотреть, словно гипнотизируя взглядом это изделие из кожи, металла и пластмассы. Так он обычно готовил себя морально, прежде чем вступить в схватку с этим своенравным символом человеческого несчастья. Он уже подслушал однажды, сделав вид, что уснул, тихий разговор лечащего врача с Ириной по поводу этого чудовища, потому что иначе сам для себя он эту штуку уже и не называл. А речь у них шла именно об этом предмете — бездушном и неудобном.

Ирина посетовала, что Сане, при его нетерпеливом и взрывном характере, придется долго привыкать к креслу, а это может вызвать у него что угодно, вплоть до стресса, до нервного срыва. И Турецкий, внутренне ухмыляясь, отметил, что жена абсолютно права. Но его очень насторожил и даже отчасти испугал ответ врача — Ивана Поликарповича. Тот внимательно посмотрел на Турецкого и, убедившись, что больной спит, так же негромко сказал Ирке, что посчитает большой удачей, если ее муж справится хотя бы с этим креслом. На большее, при всем его оптимизме, доктор и рассчитывать не решился бы.

Вот тут Саня не выдержал, но, не желая показать, что слышал свой окончательный диагноз, долго делал вид, что пробуждается, и наконец открыл глаза.

Конечно, все его «актерство» оказалось никому не нужной игрой, потому что по его глазам оба собеседника поняли, что он все слышал.