Черный ангел

Венецианцы завопили:

– Ради Бога, не верь коварному султану. Чего стоят все его клятвы? Турки и раньше нарушали свои обещания. Что же, мы напрасно проливали кровь, а люди наши зря погибли на стенах, защищая твой трон? Нет, нет, султан колеблется, он сомневается, что может одержать победу. Иначе не пытался бы овладеть городом с помощью лживых мирных предложений.

Оскорбленный Исмаил Гамза сказал:

– Если бы у вас была хоть капля ума, вы бы сами поняли, что положение Константинополя безнадежно. Лишь из человеколюбия, желая избежать кошмара последнего штурма, султан предоставляет императору возможность беспрепятственно покинуть город, взяв с собой все свои сокровища, придворных и личную охрану. Жители, которые хотят уйти вместе с василевсом, тоже могут увезти с собой свой скарб. Тем же, кто останется, султан гарантирует жизнь и сохранность имущества. Как союзник султана император может править Мореей, а Мехмед обязуется защищать его от врагов.

Услышав это, венецианцы подняли страшный шум. Они кричали и колотили руками по щитам, чтобы заглушить слова эмира. А василевс вскинул голову и проговорил:

– Твои условия унизительны и несправедливы. Мое императорское достоинство не позволяет мне принять их, даже если бы я и мог это сделать. Но это все равно не в моих силах, поскольку ни я, ни люди, присутствующие здесь, не сумеют убедить жителей города сложить оружие. Мы все готовы умереть – и безропотно жертвуем жизнью во имя Константинополя.

Василевс грустно и брезгливо посмотрел на орущих венецианцев, которые пылко требовали сражаться до «последнего грека». У самих-то венецианцев стоят в порту большие корабли, на которых всегда можно бежать, когда стены города рухнут.

Похоже, султан был уверен, что Константинополь не примет его условий. Но из-за возни партии мира и недовольства армии затянувшейся осадой Мехмед вынужден делать и такие шаги, чтобы показать своим подданным, как непримиримы греки. Султан – только человек, и в глубине души он слаб.

Колебания Мехмеда так же трудно вынести, как мучительную тревогу и подавленность, которые царят в городе в эти дни. Султан поставил на карту все и теперь должен только победить. Иначе он падет. Он ведь борется не только с городом, но и с людьми из собственного лагеря.

Поэтому султан Мехмед в эти дни – самый одинокий человек на земле. Он более одинок, чем император Константин, уже сделавший свой выбор. И потому меня в эти дни объединяет с султаном принадлежность к некоему тайному братству. Мне не хватает Мехмеда. Я хотел бы еще раз увидеть его надменное лицо, упрямый подбородок и отливающие золотом хищные глаза. Я хотел бы поговорить с султаном, чтобы снова убедиться, что я не желаю жить в те времена, когда он и ему подобные станут править миром.

За Мехмедом – будущее. Он победит. Но грядущие года с этим человеком не стоят того, чтобы до них доживать.

– Смейтесь, смейтесь, – велел Джустиниани своим генуэзцам. И когда синопский эмир удалился, они безудержно хохотали, показывая друг другу ввалившиеся щеки, почерневшие от пороха лица, пробитые доспехи, окровавленные повязки на руках и ногах. Хохотали во все горло и ненавидели Джустиниани, который требовал от них того, что не по силам ни одному человеку. Да, они ненавидят его – но в то же время любят. Где-то в глубине каждого солдатского сердца живет мечта о винограднике и белом домике на одном из холмов Лемноса. О греческих невольниках на плодородных полях. О праве первой ночи с красивыми сельскими девушками и о княжеских пирах для княжеских воинов.

Со слезами на измученных глазах солдаты заходились в приступе безудержного веселья, а потом, едва держась на ногах, возвращались на стены. Турецкая процессия с развевающимися знаменами удалялась от города под рев рожков и труб. Когда залпы сотен орудий снова слились в сплошной непрерывный гул, сам Джустиниани нагнулся и поднял с земли кость, на которой осталось немного мяса, стряхнул с нее песок и обглодал дочиста.

– Мне дорого стоит княжеская корона, – ухмыльнулся генуэзец. – Я уже отдал за нее изрядную часть собственной плоти и крови, а победы все не видно.

Да, победы не видно, – повторил он и бросил взгляд на огромный пролом, ширина которого превышала уже тысячу шагов. На этом участке не было теперь ни одной башни, а вместо внешней стены стояли лишь редкие временные укрепления. В основном – валы из бревен, земли, вязанок хвороста и куч камней. И еще – корзин, наполненных гравием, – для защиты от вражеских стрел.

Сегодня – четверг. Завтра – священный день ислама. До следующего четверга я, возможно, уже не доживу. Мехмед исполнил заветы Корана и предложил мир, прежде чем бросить свою армию на последний штурм. Султан готов начать великое наступление ислама: это войско – самое сильное, а его предводитель – могущественнейший из властелинов, и он возьмет Константинополь.

Мы – ворота на Запад. Последний бастион Европы. Когда стены рухнут, их заменят наши живые тела.

25 мая 1453 года