Черный Ангел

Сообщений от Рейчел не было. Два-три содержали предложения работы. Я удалил их. Еще одно записала секретарша Росса из Нью-Йорка. Ей я отзвонился сразу же, и она, сказав, что Росса на месте нет, пообещала связаться с ним и передать ему, что я звонил. Не успел я сделать себе бутерброд, как Росс уже перезвонил мне. Судя по звукам, доносившимся из трубки, звонил он из какого-то ресторана или бара. Где-то стучали тарелки, позвякивали фарфор и стекло, глухо раздавались смех и голоса людей.

— Ну и зачем нужна была вся эта горячка с этим Босвортом, если потом тебе потребовалось целых полдня, чтобы откликнуться на мой звонок? — возмущался он.

— Я был очень расстроен, — ответил я.

— Прости. — Мое признание, похоже, выбило Росса из колеи. — Я бы спросил тебя, как ты себя чувствуешь сейчас, но не хотелось бы, чтобы ты начал думать, будто это меня волнует.

— Все в порядке. Момент слабости, не больше.

— Ладно, ты все еще питаешь интерес к теме?

— Да. — Мне потребовалось время, чтобы ответить утвердительно. — Меня это еще интересует.

— Босворт не из моей епархии. Он не был полевым агентом и считался под началом одного из моих коллег.

— Кого именно?

— Господина Это-тебя-не-касается. Не дави, где не надо. Какое это имеет значение? При определенных обстоятельствах и я мог выходить на Босворта так же, как и мой коллега. Его пропустили через процесс.

Процессом именовался практиковавшийся федералами метод (неофициальный, разумеется), применявшийся для агентов, выбившихся из строя. В серьезных случаях, например когда дело касалось утечки информации, предпринимались меры по дискредитации уличенного в этом сотрудника. Другим агентам предоставлялся доступ к личному досье провинившегося. Коллег опрашивали о его привычках. Если агент предал гласности нечто особенное, в ответ в прессу могли запустить потенциально дискредитирующую агента частную информацию о нем. ФБР придерживалось политики не увольнять «свистунов», поскольку возникала опасность, что таким шагом контора как бы косвенно подтверждает правдоподобность его слов. Гораздо большего эффекта добивались травлей непокорного агента, опорочив его или ее имя.

— Что он натворил? — спросил я Росса.

— Босворт был одним из компьютерщиков, специализировался на кодах и криптографии. Не могу сказать тебе больше. Во-первых, тогда мне придется тебя убить, но это не так уж и важно для меня, просто я в любом случае ровным счетом ничего в его работе не понимаю. Кажется, брался за какую-то халтурку на стороне, возился с какими-то картами и рукописями. Привлек к себе внимание службы внутренней безопасности (служба внутренней безопасности занималась проверкой сигналов о халатности или должностных преступлениях в ФБР), получил от них реприманд, но до дисциплинарного слушания дело не дошло. Это произошло около года назад. Что бы там ни было, вскоре после этого Босворт взял отпуск, и в следующий раз неожиданно спалился в Европе. Попал во французскую тюрьму. Был арестован за осквернение церкви.

— Осквернение церкви?

— Формально там монастырь. Аббатство Септ-Фонс. Его застукали, когда он ночью ковырялся в полу подвала. В Париже к разборке привлекли папского легата, тот умудрился скрыть принадлежность Босворта к ФБР. Он возвратился на работу в ту самую неделю, когда в каком-то издании уфологов появилось интервью с «неким агентом ФБР», в котором тот утверждал, будто Бюро препятствует надлежащему расследованию деятельности культов в Соединенных Штатах. Это снова был явно Босворт, наговорил там всякой ерунды о склепах, ссылался на зашифрованные карты.

В конторе решили, что пора от него избавляться, вот и пропустили его через процесс. Ему понизили степень допуска, дальше — больше: совсем отстранили от дел, разве что компьютер разрешали включать и играться в стрелялки. Ему вменили обязанности ниже его способностей, дали место у мужского туалета на цокольном этаже, но он все не сдавался.

— И?

— И в довершение всего предложили пройти тест на профпригодность в центре «Перл Хейтс» в Колорадо.

Испытания на профпригодность было «поцелуем смерти» для карьеры агента. Если агент отказывался проходить этот тест, он или она автоматически увольнялись. Если агент подчинялся, то диагноз «психическая неустойчивость» по результатам теста выносился задолго до того момента, как агент успевал переступить порог Центра. Испытания проводились на медицинском оборудовании по специальным контрактам на обследование федералов и обычно растягивались не меньше, чем на три-четыре дня. Подвергаемым испытанию сотрудникам в полной изоляции (исключение составлял только медицинский персонал) предстояло ответить как минимум на шестьсот вопросов, причем отвечать следовало только «да» или «нет». Если тот, кто попадал туда, и не был уже немного не в себе до начала тестов, разработчики процесса, бесспорно, предусмотрели, чтобы к тому времени, когда он покинет место проверки на профпригодность, он уже явно тронулся умом.

— Он прошел тест?

— Он ездил в Колорадо, но до Центра так и не доехал. Его уволили автоматом.

— Так где он теперь?