Черный Ангел

— Мы все заберем отсюда со временем и снова спрячем. Седлец выполнил свою задачу.

— Это была западня.

— Но приманка должна быть настоящей. Они почуяли бы, если бы статуи не было. Ложь о потере должна была подкрепляться.

Вопли Штерн усилились, потом неожиданно стихли совсем.

— Пойдемте, — сказал Бартек. — Уже пора.

* * *

Мы стояли на кладбище. Бартек опустился на колени и счистил снег с надгробного камня. Показалась черно-белая фотография мужчины средних лет в костюме.

— Там тела, — напомнил я ему.

— Здесь и склеп, и кладбище. — Бартек улыбнулся. — Нам не составит труда спрятать их. Какая жалость, что Брайтуэлл не выжил.

— Это мой выбор.

— Знаете, а Мартин боялся его. И оказался прав. Брайтуэлл успел сказать что-нибудь прежде, чем умер?

— Он пообещал, что найдет меня.

Бартек осторожно взял мою правую руку и тихонько сжал.

— Пусть они верят в то, во что верят. Мартин говорил со мной о вас незадолго до своей смерти. Он сказал, что если кто и заплатил сполна за свои деяния, сколь бы ужасны они ни были, так это вы. Заслуженно или нет, но вы понесли достаточное наказание. Не добавляйте к этому ничего, наказывая себя сами. Брайтуэлл или кто-то вроде него вечно будет существовать в этом мире; и все другие тоже. Но всегда найдутся те мужчины или женщины, кто готов противостоять им и всему, что они представляют, но когда-нибудь вас уже не будет в их числе. Вы обретете покой вот с таким камнем над головой, и воссоединитесь с теми, кого вы любили и кто взаимно любил вас. Но помните! Чтобы получить прощение, вы должны верить в возможность прощения. Вы должны просить об этом, и вам оно будет дано. Вы понимаете меня?

Я кивнул. Мои глаза горели. Я зачерпнул слова из моего детства, от темных исповедален, населенных невидимыми священниками и Богом, который внушал благоговейный ужас и надежду на Его милосердие.

— Благослови меня, Отче, поскольку я согрешил...

И слова потекли из меня, прорываясь наружу вместе с мутным потоком грехов и сожалений, освобождая меня от себя самого. И в какой-то момент я услышал слова, которые Бартек прошептал мне прямо в ухо:

— Вы слышите меня? Ваши грехи отпущены.

Я слышал его, но не мог в это поверить.

Эпилог

За эти годы бывали дни, которые я никогда не сотру из

памяти.

Тогда, Бог тому свидетель, я парил в небесах.

И снова и снова ты поддерживала во мне этот небесный

огонь, крепко держась за меня,

Но теперь — у тебя своя жизнь.

«Гордость Теннесси» (из репертуара рок-группы Pinetop Seven)

Дни опадают, словно листья. Все тихо теперь.

Болотная трава почернела, и, когда ветер дует с юго-востока, он приносит с собой запах гари. Кто-то наткнулся на обугленное тело лебедя, плавающее в воде, и обгоревшие останки землероек, и зайцев в обугленном подлеске.

Я проследил молодую проститутку по имени Эллен до Десятой авеню, всего за пару блоков от Таймс-сквер. Как я слышал, после смерти Джи-Мэка ее взял под свое крыло новый сутенер, средних лет серийный мучитель женщин и детей, который называл себя папаша Бобби, и любил, когда его девочки называли его папаша или папочка.

Я наблюдал, как она встала на углу с сигаретой в правой руке. Эллен была совсем другая теперь. Раньше она поддерживала нарочитый внешний налет самонадеянности и держалась самоуверенно. И, если она и не чувствовала себя таковой в действительности, она достаточно искусно подделывалась под оригинал, чтобы умудряться вести жизнь, которая была навязана ей обстоятельствами. Теперь она выглядела потерянной и хрупкой. Что-то надломилось внутри нее, и она казалась даже моложе, чем была на самом деле. Я реально представлял, что это устраивало папашу Бобби много больше, поскольку он мог продавать ее мужчинам, чьи вкусы требовали четырнадцати— или пятнадцатилетних, но отыгрывались со всей свирепостью они в результате на ней, а не на нем.

Я мог видеть и папашу Бобби, где-то посередине блока прислонившегося к витрине магазина повседневных товаров, притворявшегося, что читает газету. Как и большинство сутенеров, он держался на расстоянии от своих женщин.