Джекки О был одним из тех старомодных франтов, которые полагали, будто человек должен украшать место. Обычно он носил деловой костюм цвета желтой канарейки, ослепительно белую рубашку с розовым галстуком и желто-белые, сшитые на заказ, кожаные ботинки. В холодную погоду он накидывал плед поверх белого длиннополого кожаного пальто с желтой отделкой. Ансамбль завершала белая мягкая фетровая шляпа с розовым пером. Он опирался на старинную черную трость с набалдашником в виде головы серебряной лошади. Если отвинтить голову, высвобождалось восемнадцатидюймовое лезвие, упрятанное внутрь трости. Полицейские знали, что Джекки О носил эту трость-шпагу, но никогда не допрашивали и никогда не обыскивали его. Иногда он служил отличным источником информации и как одна из серьезных фигур в Поинте даже пользовался некоторым уважением. Он тщательно следил за женщинами, работавшими на него, и пытался обращаться с ними по справедливости. Он оплачивал им резинки, и это уже было больше, чем можно ожидать от большинства сутенеров, заботился, чтобы каждая из них, выходя на улицы, имела при себе спрей, заряженный перцем. Джекки О хватало сообразительности понимать, что красивая одежда и хороший автомобиль отнюдь не подразумевают принадлежности к определенному слою общества, но он не знал, как это обойти. Свои доходы он пускал и на приобретение произведений современного искусства, но иногда сокрушался в душе, что даже самые красивые из его картин и скульптур запятнаны тем, каким способом он финансировал их закупку. По этой причине он любил торговать в надежде, что постепенно сумеет смыть пятно со своей коллекции.
Много лет назад он приобрел квартиру по совету своего бухгалтера, и теперь она превратилась в самое ценное его приобретение. Но посетителей у Джекки О было немного. Как ни крути, он проводил большую часть жизни среди проституток и сутенеров, и никто из них не принадлежал к тем, кто мог бы оценить картины, развешанные по стенам его квартиры. Реальные знатоки искусства предпочитали не общаться с сутенерами. Не сказать, чтобы они пренебрегали услугами таковых, но уж явно не мечтали зайти к ним на «сыр с хересом». Именно это заставило сердце Джекки О радостно забиться, когда он посмотрел в глазок стальной двери и увидел за ней Луиса. «Вот тот, кто сумеет оценить мою коллекцию», — успел он подумать, но тут же сообразил, какова вероятная причина для посещения. Выбор у Джекки О, конечно, был. Он мог не впустить Луиса, но в этом случае он только ухудшил бы ситуацию, или он мог впустить его и надеяться, что ситуация настолько плоха, чтобы уже не сможет стать намного хуже. Ни тот, ни другой вариант не казался ему привлекательным, но, чем дольше Джекки О стал бы увиливать, тем сложнее было бы пытаться успокоить такого посетителя.
Перед тем как открыть дверь, он снял с предохранителя пистолет, который держал в правой руке, затем засунул его назад в кобуру, лежавшую на этажерке в холле. Он состроил гримасу, как можно ближе напоминающую выражение радости и удивления, насколько позволяло охватившее его беспокойство, отпер замки, открыл дверь и даже успел произнести несколько слов: «Дружище! Добро пожаловать!», прежде чем Луис схватил его за горло. Дуло «глока» вдавилось в пустоту под левой скулой Джекки О, пустоту, размер которой был увеличен из-за открытого рта Джекки О. Закрыв пяткой дверь, Луис протащил сутенера в жилую часть квартиры и швырнул на кушетку. Было два часа дня, и Джекки О еще не успел снять красное шелковое кимоно, надетое поверх сиреневой пижамы. Он нашел, что трудно сохранять достоинство в подобном одеянии, но предпринял отчаянную попытку.
— Эй, дружище, как это понимать? Я впускаю тебя в свой дом, и так-то ты обращаешься со мной в ответ на мое же гостеприимство. Ты только взгляни, — он указал пальцем на воротник кимоно, показывая дыру, размером дюймов в шесть. — Ты порвал мое кимоно, а это дерьмо, между прочим, дорогущий шелк.
— Заткнись, — сказал Луис. — Ты знаешь, почему я здесь.
— С чего бы это?
— Ты не понял, это не вопрос. Это утверждение. Ты знаешь.
Джекки О не стал дальше ломать комедию. С этим человеком нельзя было валять дурака. Джекки О помнил, как он первый раз увидел его почти десять лет тому назад. Но еще раньше он слышал о нем легенды, хотя никогда не сталкивался с этой легендарной фигурой.
Луис был другим в те дни: внутри него горел холодный огонь, и это нельзя было скрыть от окружающих, хотя свирепость его медленно убавлялась уже тогда, языки пламени начинали беспорядочно колебаться от встречных ветров. Джекки О предполагал, что человек не может вечно безнаказанно убивать и наносить увечья. Цена этому непомерно высока, и со временем она все равно возрастает. Одни только психопаты и маньяки, наихудшие из убийц, не понимают, что творят. Или, возможно, в них уже не остается ничего, на чем новое преступление могло бы оставить свой след. Луис, однако, не относился к их числу, и когда Джекки О впервые познакомился с ним, последствия его деяний уже исподволь начинали сказываться на нем.