Черный бушлат-2. Первозакрыватель.

  - А то! Снаряжения для ледового восхождения у нас с тобой нет. Два ледоруба, молоток, одна веревка и пяток крючьев. Кто нам наобещал, что тут поле ровное, как по дороге пройдем?

  - Ну… ошиблись ребята, они же не альпинисты все-таки. Что ты хочешь от пастухов?

  - От них? Да уже ничего, разве что сказать пару ласковых слов, при встрече. Так вот! Что у нас с едой? На сколько дней запас?

  - На пять.

  - Два дня только вверх лезть. Еще день, как минимум, до вершины. Итого — три, так?

  - Ну, так.

  - Назад нам, до этого места, еще пару дней. Так?

  - Так. И что?

  - А то, что еще вниз, до стойбища, еще три дня топать не жравши — это забыл? Какие, в свете этого, будут предложения?

  - Но, мы же к этому выходу год готовились!

  - Значит, плохо готовились!

  - Сань, но ведь главная цель любой экспедиции — дойти до точки назначения! Ведь так?!

  - Нет, Андрей. Главная цель любого выхода — вернуться назад. Ибо, если ты дойдешь до точки назначения и там накроешься медным тазом, то легче от этого не будет никому. И толку от твоего выхода не будет. И никто об этом не узнает даже…

  Я повернулся к Травникову.

  - Главное — вернуться? Так я вас понял, Александр Яковлевич?

  - Да. Именно так. Только возврат испытателя назад может поставить наконец точку в многолетних спорах и гипотезах.

  - Но — я же вернулся!

  - Как?

  - Ну… не знаю…

  - Я тоже. И никто не знает. Мы, в общих чертах, знаем какие процессы происходили в вашем теле в период пребывания в коме. Но, никто специально за вами не наблюдал. И выявить, что же именно может послужить толчком к возврату, так и не сумели. И мы не знаем, что нужно сделать, чтобы человек вышел из комы не овощем, а вполне здоровым и в сознании. Несомненно, есть жесткая взаимосвязь между состоянием тела 'донора' и его действиями в прошлом. Но, мы не знаем какова она, эта связь. Многое прояснил ваш дневник, кое-что мы поняли и сами, но полной картины нет.

  - Ну, толчком к возврату послужил выстрел этого самого узбека.

  - Вы в этом уверены?

  - В смысле?

  - В вас что, первый раз стреляли?

  - Нет, раньше тоже было. Только я всегда успевал уйти.

  - А почему в этот раз не ушли? Что так уж сложно это было сделать? В крайнем случае — руку ему прострелить. Чтобы не попал. Совсем-совсем это было невозможно?

  - Ну, выстрелить я тогда мог…

  - Но не сумел! А вы знаете, что за сутки перед вашим выходом из комы у вас изменился сердечный ритм?

  - Откуда я это могу знать?

  - Ну, да, действительно… Тем не менее, это так, можете мне поверить. И это — еще одна загадка.

  - Ну, хорошо. Загадок еще много, это я понял. Что дальше, Александр Яковлевич?

  Травников встал и снова зашагал по комнате. Остановился у окна, оперся ладонями о подоконник.

  - Выход у нас только один. Я вынужден просить вас, Александр Сергеевич, принять участие в нашем эксперименте.

  - То есть — назад в прошлое?

  - Да. Я понимаю, что ваш возраст и прочие сопутствующие обстоятельства этому могут помешать. Но, другого выхода у нас нет.

  - У вас? Или и у меня тоже?

  - У нас. Приказать вам я не могу, это дело сугубо добровольное. Не должно быть у вас в мозгу внутреннего неприятия этого решения. Ничего в этом случае не выйдет, проверено.

  - Иными словами, вы, Александр Яковлевич, предлагаете мне прыгнуть с самолета без парашюта. В надежде на то, что там, внизу, за облаками, может оказаться стог сена. На который я, возможно, и попаду. Или не попаду…

  - Да…

  - Охренеть… — я налил себе грамм сто и шарахнул их без закуски. Нет, я не боюсь встать на стреляющий пулемет, бывали прецеденты. В этом случае все зависит от меня, моих знаний, опыта, способностей. Можно выйти в бой с голыми руками на десяток отморозков. И даже в этом случае есть шанс уцелеть. Но, вот так… лежа на койке, в полной отключке… беспомощным младенцем… Разум мой противился этому изо всех сил.

  - То есть шансов на возврат у меня, — повернулся я к академику. — Сколько?

  - Неделю назад я сказал бы — более семидесяти. Сейчас — не знаю. Врать не хочу, возможно, что и ни одного.

  Я сел в кресло, поставил локти на подлокотники и положил голову на ладони.

  - Да, товарищ академик, долбанули вы меня пустым мешком из-за угла. Какого же ответа вы от меня сейчас ждете?

  - Сейчас? Никакого. Я и сам, на вашем месте, был бы ошеломлен. Отдохните, подумайте. Беспокоить вас не будут. Хорошо?

  - Да уж… Куда лучше-то…

  Травников еще потоптался около кресла, видно было, что он еще что-то хочет сказать. Так и не сделав этого, он кивнул мне на прощание головой, и вышел. Я остался сидеть в кресле.

  Было слышно, как хлопнула дверь автомашины. Зарычал мотор, машина тронулась. Звук мотора затих в отдалении и наступила почти мертвая тишина. Даже птиц не было слышно.

  Утром мне позвонил Яковлев.

  - Александр Сергеевич? Не разбудил?

  - Нет, Виктор Петрович, я уже час как не сплю.

  - Ну и хорошо. Не заняты?

  - Нет. Медики меня более не дергают, другой работы нет. Так что сижу, вот тут, на крыльце и на небо смотрю.

  - Ага. Вас не затруднит подъехать ко мне на часок?

  - К вам — это куда? В Управление?

  - Нет. Антон знает это место. У нас оно называется 'госпиталь'. Я ему перезвоню, и вас туда отвезут.