– Джефф, ты старше меня на шесть лет. Тебя тоже там не было.
– Тогда, раз не хочешь верить тому, что старший брат говорит, дуй читать учебники истории. Я говорю о времени перед Расколом. И перед созданием атмосферы на Марсе. Тогда впервые за всю историю мужественность вышла из моды. Шла волна феминизации общества, альфа-самцы сами истребляли себя, совершая самоубийства и употребляя стимулирующие потенцию препараты, которые сердце просто не способно выдержать, что в конечном итоге тоже самоубийство, просто медленное, и потрахаться с удовольствием в процессе можно.
– Я думал, такие препараты запретили.
Джефф одарил его очередной кривой ухмылкой:
– О да,
– Все равно не верю, что такие препараты разрушили общий баланс. Это же просто тема для ток-шоу о генетике, Джефф.
– Дело твое. Научные круги не поддерживают теорию об истреблении маскулинности, тут ты прав. Но любой социобиолог скажет тебе, что самоуничтожение альфа-самцов повлияло на политическую обстановку прошлого века, что это один из важнейших факторов. Как говорится, – снова усмешка, – измельчали мужики. И одновременно уменьшился интерес к искусству войны. Никто, если не считать нищих идиотов из какого-нибудь Канзаса, не хотел служить в армии, потому что, блин, там же и убить могут, есть способы прожить жизнь получше, и оплачиваются они тоже получше. И получается, что эти нищеброды сражаются не на жизнь, а на смерть по причинам, – Джефф быстро переключился на пародийное иисуслендское произношение, –
– Я не просил, чтобы ты прочел мне лекцию о Расколе, Джефф. Меня интересует модификация тринадцать.
– Изволь. – Джефф снова приложился к араку. – Смотри, давным-давно все мы думали, что будем посылать на войну роботов. Но роботов дорого строить, и на самом деле никто по-настоящему в них не верит. Они ломаются, когда становится чересчур жарко, или чересчур холодно, или песка слишком много. И в городах вечно лажают, много валят не тех людей и разрушают инфраструктуры, которые хотелось бы сохранить в целости. Их можно взломать, перепрограммировать и выключить, имея мало-мальски приличную боевую консоль, если посадить за нее толкового инфоястреба, а этих ребят мы, вероятно, сами же и поднатаскали на интернациональных, мать их, курсах при Массачусетском технологическом институте. Роботов можно украсть, перенастроить и послать против нас же, а мы даже не будем об этом знать. Помнишь тот мемориальный камень, который папа показывал нам, когда мы ехали в Нью-Мехико? До хера здоровенный такой булыжник посреди Оклахомы?
– Смутно. – Ему припомнился большой светлый гранитный валун, одна сторона которого была выровнена и отполирована до блеска, контрастируя с остальной поверхностью – грубой, шероховатой, матовой. Черные буковки – он еще слишком мал, чтобы прочесть. Иссохшая, непригодная для посевов и пастбищ земля, пара магазинчиков возле выжженной солнцем прямой автострады, похожей не гладкий железнодорожный рельс. Они покупают конфеты, за прилавком старуха, с волосами серыми, как пыль вокруг. Грустная, вспомнил он, она выглядела грустной, пока они выбирали конфеты и расплачивались.
– Сколько мне было, пять или шесть?
– Может, и того меньше. Думаю, ты тогда мало чего понял, но мне потом еще недели две кошмары снились. Этот Трупекс AS-81 выглядит как моя старая игрушка, только нормального размера, он вламывается в дом, расплющивает маму с папой, зависает над моей кроватью, вытаскивает меня оттуда и отрывает мне руки-ноги. Знаешь, эти механизмы привезли на склад за
– Да, я это в школе проходил. Я же сказал, Джефф, я приехал не ради урока истории.
– Они, на хер, весь город вырезали, Том. Они его в клочья разнесли. Ничего не осталось, кроме камня этого сраного.
– Я знаю.
– Хардести, Форт-Стюарт, Блумсдейл, военно-морская база в Сан-Диего. И все это меньше чем за три года.
Тебя не удивляет, что военные стали искать варианты получше?
– Ты о модификации тринадцать?