Черный человек. Книга 1

Кто-то звонил ему несколько раз, и «домовой» честно отвечал всем, что хозяин спит. Впрочем, может быть, это и в самом деле был волшебный сон, обнаживший не только тела, но и души? Раскрепостивший сознание, перепутавший чувства, возведший наслаждение в ранг абсолюта, сбросивший оковы обыденности и вознесший их на олимп короткого, как вздох, счастья обладания?

Не размыкая объятий, они пили клюквенный морс, потом дурманящий напиток под названием «Старорусский», вкусный «Букет Молдовы», травяной бальзам, березовый сок и не могли напиться. И лишь когда «домовой» в который раз ответил кому-то, что хозяин отдыхает, Мальгин понес женщину в душ.

Выйдя из душа, они завернулись в халаты и, поглядывая друг на друга, с наслаждением выпили по пиале обжигающего горло душистого чая, ароматизированного гавайскими цветами и плодами маракуйи и киви. Карой вдруг смутилась, поймав его взгляд, порозовела, но глаз не отвела.

— Клим…

— Я знаю, — кивнул он с улыбкой. — Мы были вместе, но дороги наши еще не слились. И сольются ли, ты не знаешь.

— Не осуждай меня, мастер. Мы нужны друг другу, ты не сможешь это отрицать, и все же между нами иные судьбы. Впрочем, — взгляд женщины стал твердым, — я лгу. Не знаю, люблю ли я тебя, Клим, но все теперь зависит только от тебя. Стоит тебе позвать…

— И это я понял. — В голосе хирурга прозвучала вдруг глубокая тоска. — Прости меня.

— За что? — Карой покачала в руке пиалу. — Не произноси случайных слов. Я пришла сама, прекрасно понимая, что будет.

Кровь на мгновение прилила к щекам Мальгина. Карой заметила это, улыбнулась.

— А ты изменился, мастер… не знаю, правда, кого благодарить за это. «Черного человека», Шаламова? Но такой ты мне гораздо ближе, чем прежний человек-да.

— Я давно уже не человек-да, — пробормотал Мальгин, успокаивая дыхание. — Хотя еще не успел опуститься до человека-нет.

— По-моему, ты нашел-таки золотую середину между «да» и «нет». Так странно наблюдать твои колебания… Что же за женщина твоя бывшая жена, что не разглядела, какие запасы нежности в тебе похоронены?

— А ты не боишься меня? — спросил вдруг Мальгин, переводя разговор в другую плоскость. — Во-первых, я интрасенс, а во-вторых, во мне сидит «черный человек».

— И не один, — засмеялась Карой, повеселев. — Джума уже предупредил меня и… нет, не боюсь. Но если ты будешь видеть во мне только женщину, мне будет трудно уважать тебя, мастер… хотя, может быть, я сама виновата. — Она встала, сбросила халат, грациозно изогнулась и ушла в спальню одеваться.

Мальгин усмехнулся. Защемило сердце, снова пришло ощущение чьего-то дальнего зова. Тоска навалилась тяжелым грузом, и он все еще боролся с ней, когда Карой вышла из спальни, уверенная в себе, красивая, сильная. Подошла к нему близко, поцеловала в подбородок, погладила волосы на затылке.

— До связи, мастер.

Ушла.

И Клим почувствовал облегчение, не от того, что она ушла, а от того, что отпала нужда оправдываться как перед ней, так и перед самим собой. Угрызений совести он тоже не чувствовал, хотя и подумал о Купаве, привычно сравнивая ее с другими. И как и прежде, она все еще стояла выше всех, хотя тоска по ней немного притупилась. Удерживать ее рядом он не имел права, а выбросить из сердца до сих пор не смог, хотя оба изменились настолько, что стали другими людьми. Да и разве мог он еще полгода назад, желая одну женщину, тосковать по другой?

Клим покачал головой, отвечая сам себе, и быстро оделся в голубой полуспортивный осенний костюм. Он чувствовал себя не совсем хорошо, наслаждаться жизнью мешал какой-то душевный дискомфорт, но разбираться в себе абсолютно не хотелось.

Еще неизвестно, достоинства это или нет — душевная твердость, суровый ригоризм и каменные основы пуританства, пришла трезвая мысль. Обладая ими, человек вряд ли способен быть счастливым, в жизни одной мудрости мало.

Успокоенный последним рассуждением, Мальгин шагнул за порог, точно зная, что будет делать в последующие несколько часов.

Заремба спорил со Стобецким, одновременно успевая вести диалог с Гиппократом, Мальгин услышал его последнюю фразу:

— … потому что мы проблемщики, а не лекари вульгарно.

— Что за шум, а драки нет? — спросил Клим, подходя к директору института и пожимая ему руку. Врачи дежурной смены ответили на его жест приветствия поднятыми ладонями.

В реанимационной на этот момент находились два пациента: Майкл Лондон и молодой парень, спортсмен, едва не погибший в горах и доставленный в институт с травмой черепа.

— Как был твой Иван неслухом, так и остался, — проворчал Стобецкий с неодобрением; с Мальгиным он всегда говорил на равных, бремя директорской власти не успело наложить на него свой отпечаток.

— А что случилось? — Мальгин сел в свое кресло, нацепил на голову эмкан и бегло ознакомился с накопившимися за сутки новостями.

— У Лондона была «фаза хозяина» ночью, так Иван меня даже не поставил в известность! Не слишком ли большую свободу ты ему дал? Корифей! Он, видите ли, проблемщик, а мы всего-навсего лекаришки!