Мальгин усмехнулся, покосившись на оскорбленную физиономию Зарембы; остальные дежурные прятали улыбки, они знали, что молодой нейрохирург действительно довольно низко оценивал способности директора как нейроспециалиста.
— Иван, почему не соблюдаешь кодекс и субординацию?
— Я не обязан по каждому пустяковому поводу беспокоить специалистов высокого ранга, не задействованных в ПР-группе, — огрызнулся Заремба.
Стобецкий открыл было рот, но посмотрел на остальных врачей смены, пожевал губами и ограничился коротким:
— Зайдете после сдачи, поговорим. — Повернулся к Мальгину: — Что у тебя? Я имею в виду твое состояние.
— Нормально, — рассеянно ответил Клим. — Несколько повысился темп метаболизма, в основном по кислороду, и как следствие — возросла потребность в еде, причем в калорийной. Так что я теперь ем шесть-семь раз в день. — Хирург улыбнулся, уловив общий фон эмоций Стобецкого. — Ничего особенного, как видишь. Я практически здоров.
— Прочитал криптогнозу «черного»?
— Кое-что, не все, по большей части материал для ксенологов и космологов.
— А почему тобой интересуется безопасность?
Мальгин оторвался от мысленного разговора с Гиппократом, взгляд его стал острым.
— Что? Они были у тебя? Кто именно?
— Некто Столбов, розыскник. Выяснял, не отмечалось ли у тебя негативных последствий операции. — Стобецкий метнул неприязненный взгляд на Зарембу. Он был обижен тем, что Мальгин доверил такое дело «мальчишке». — Кроме того, изучал твою родословную на предмет выявления патологий.
— Не нашел?
Директор нахмурился, помолчал, глядя на ставшую прозрачной стену куба реанимационной камеры, внутри которой находился Лондон.
— Веселого тут мало. Его надо или немедленно оперировать…
— Или что?
— Мы дождемся рождения второго «черного человека».
— Ты же знаешь, что оперировать мы не можем, слишком велик объем чужой информации. Сложилась пограничная ситуация, причем трагическая, высветившая пределы нашего знания, а в Запределье мы еще не работали. Пакет внедренной чужой информации перестроил не только структуру мозга Шаламова и Лондона, но и их мировоззрение, способы восприятия мира, целесмысловые позывы, отношение к людям и к жизни. Возврат их к роду хомо сапиенс вряд ли возможен, пора смириться с этой мыслью.
Стобецкий помрачнел еще больше.
— Раньше ты говорил иначе.
— Раньше я не знал того, что знаю сейчас.
Директор с неопределенной миной оглядел Мальгина, хотел что-то сказать, но передумал. Мысль его была проста: не потому ли ты отстаиваешь точку зрения невмешательства, что сам стал третьим перестроенным «черным человеком»?
— И все же стоило бы попытаться.
— Да, наверное, — легко согласился Мальгин. — Но задай себе один вопрос: станут ли они от этого, от попытки вернуть им стандартный антропоцентризм, счастливее?
Стобецкий не нашелся что ответить и покинул реанимационную с изрядной долей душевных колебаний.
— Он на тебя смотрел так, будто пятерых живьем проглотил, а шестым поперхнулся, — развеселился Заремба.
— Хватит нести околесицу, проблемщик, — отрезал Мальгин. — Вы друг друга стоите: голое фанфаронство плюс амбиции. Но Готард старше тебя на четверть века, учитывай это обстоятельство в перепалках с ним. К тому же он прав: Лондон сейчас по сути — «куколка», и что из него вылупится, никто не знает, в том числе и ты. Корифей.
— Кроме «черного человека», ничего другого не вылупится. — Заремба перестал улыбаться и опасливо посмотрел на хирурга, единственного из всего персонала института, кого он побаивался и уважал.
— А если нет? Известно, что «черные люди» аккумулировали информацию многих цивилизаций, и нет гарантий, что Майкл не подхватил какую-нибудь «инфекцию», способную превратить его в монстра.
— Шаламов же не превратился!
— Еще неизвестно.
— А по-моему, Готард просто помнит историю с его предшественником, Талановым, и не хочет рисковать креслом.
— Он болеет за реноме института, это больше, чем любой эгоистический расчет. Конец разговорам, работаем в контроле.
Последующие три часа Мальгин разбирался с Лондоном, анализируя все тончайшие нюансы его состояния, с растущим изумлением и суеверным страхом осознав, что бывший начальник отдела безопасности, по сути, превратился в существо, которое уже трудно было назвать человеком!
Находясь почти все время без сознания, Лондон тем не менее умудрился перевести неосознаваемые потоки изменения организма в целенаправленный процесс трансформации, и теперь он имел органы чувств, которые эволюция никогда не предусматривала в человеке. Так, у него выросли заслонки в ушах, а сами ушные раковины усложнились, и Лондон теперь мог слышать ультразвуки и звуки сверхнизкой частоты. Кроме того, он улучшил себе аппарат обоняния, «встроил» датчики магнитного и гравитационного полей и увеличил втрое объем сердца и легких, изменив последние таким образом, что мог дышать теперь почти любой смесью газов. Но главное, Мальгин обнаружил еще несколько специфических нейронных узлов, функции которых выяснить было невозможно.