Черный человек. Книга 2

Широкоплечий, стройный, с копной русых волос, он являл собой идеал мужской красоты в понимании Бояновой, и особенно впечатляющей деталью этого идеала были прозрачно-голубые глаза, буквально сияющие на коричневом от загара, гладком и твердом лице с прямыми, не тонкими, но и не слишком выдающимися губами.

— Никогда бы не подумал, — сказал он звучным баритоном, в котором иногда проскальзывали хрипловато-басовые нотки. — Ландсберг — и генерал Ордена? На меня он всегда производил впечатление целеустремленной волевой натуры, пекущейся о благе человечества.

— Факты — упрямая вещь. Последней каплей был звонок отца Клима Мальгина. Мы разговорились, и он вспомнил одну любопытную вещь: оказывается, он как-то встретил Ландсберга в компании Гзаронваля и юных функционеров из среднеевропейского «эскадрона жизни». Факт дополнил нашу картотеку, и дальнейшее было делом техники.

Баренц вздохнул.

— Не рано вы начинаете?

— Один мой знакомый, — комиссар сухо улыбнулась, — говаривал: кто не успел, тот опоздал. Нет, не рано. Мы проверили все кибзаводы сложной техники и выявили еще три, выпускающие секретную для непосвященных продукцию. Связи однозначно указывают на существование единого координационного центра, в функции которого входят накопление, систематизация, обработка информации, выдача заданий и рекомендаций, обучение «групп террора» и тому подобное.

— Орден?!

— О нет, конечно, он — лишь исполнительный центр, один из многих. Орден существует уже более трех столетий, и выйти на его руководителей не удалось еще никому, в том числе и моим предшественникам. Были частые победы, выигранные «шахматные партии», но и только. Орден жив и хочет «странного». Иногда мне кажется, что его руководители нарочно шевелят массы, общество, чтобы оно не выродилось окончательно, чтобы начинало бороться с агрессией, ибо жизнь человека — борьба. Это закон.

Помолчали. Потом Баренц вспомнил о предмете разговора.

— И где же находится этот ваш исполнительный центр?

— Где-то в Чернобыльской глуши.

— То есть в зоне площадью в тридцать тысяч квадратных километров. Как же вы начинаете операцию, не зная точных координат центра?

— У нас появились неожиданные помощники. — Боянова сдвинула брови. — На Меркурианском заводе был захвачен математик Аристарх Железовский, а моя сестра… она интрасенс…

— Я знаю.

— Она влюбилась в него, хотя я совершенно не понимаю… впрочем, не о том речь.

Баренц прикусил губу, скрывая усмешку.

— Короче, она каким-то образом установила, где он находится, не пожелав сообщить об этом мне, и сейчас она и двое ее добровольных помощников, — голос комиссара стал еще более мрачным, — Ромашин и Хан, ищут Железовского. Думаю, он содержится на базе центра. Динамическая информационная модель ситуации уже разработана, и Умник ведет дело к финалу. А исполнители у нас такие, что… — Лицо Бояновой просветлело, потому что она имела в виду Столбова.

— Пограничники тоже участвуют в операции?

— Налицо трагическая пограничная ситуация, и погранслужба обязана работать. А что? — Глаза Бояновой сузились. — У вас есть какие-то сомнения? — Комиссар имела в виду личные отношения с Тороповым, и Баренц ее отлично понял.

— Нет-нет, насчет участия пограничников сомнений нет. Однако речь о другом: аргумент силы всегда был внелогичным и вненаучным аргументом в спорах любого ранга, а мне кажется, ваши отношения складываются именно таким образом. Милослав был у меня и потребовал справедливости.

Боянова вздохнула.

— Я понимаю, потребность в справедливости все острее в нашем обществе неумеренности и невоздержанности, но это не тот случай, Савва. Безопасность никоим образом не подменяет погранслужбу, просто ваш сектор кризисных ситуаций плохо определил границы наших зон ответственности, вот Милослав и срывается. Кстати, подводят его к этому специально, хитро и не без помощи Ландсберга, который хочет превратить тревожные службы в толпу. А толпа, как вы знаете, не имеет ни сознания, ни ответственности, и самое страшное — она агрессивна.

— К сожалению, знаю. — Баренц помрачнел. — Идеология агрессивности ведет к извращению нравственных ценностей, фанатизму, нетерпимости и озлобленности. Зло безнравственно и бесплодно. Кто этого не понимает, того надо лечить.

— Лечение бывает разное, а безопасность — не профилактическое учреждение. Да и не к каждому социально больному применимы гуманные принципы нашей медицины.