Черный человек. Книга 2

— Она же в… — пискнула одна из девиц, одетая в прозрачную блузку и меняющие плотность и цвет футы, но не договорила — черноволосый легонько ударил ее по губам. Видимо, он ничего еще не понял, «плывущее» после наркоклипа сознание не смогло оценить ситуацию, возобладали гонор и опьянение вседозволенностью, свойственные молодежным лидерам подобных компаний.

— Слушай, сейф, топал бы ты отсюда, — сказал он хрипловатым фальцетом, не обращая внимания на жестикуляцию здоровяка. — Врываешься в дом, ищешь чего-то, не спрашивая нас. Купава здесь больше не живет, и мы не знаем, где она. Что вылупился? Дверь сзади… — и не договорил.

Снова кровь кипящей лавой ярости ударила в голову Шаламова, оборвала тихие переговоры десятков «я» между собой, превратила день в ночь. Когда он очнулся, в квартире никого не оказалось, пеномебель была разбросана по гостиной, на полу валялись чья-то «живая» одежда, посуда, бутылки, еда, кассеты. Аппаратура пси-проекции превратилась в ковер хрустящих под каблуком обломков, уцелел лишь позванивающий грибок «домового» в углу.

Голова кружилась, поташнивало, в желудке таял жгучий уголек — давали знать последствия чисто человеческого нервного срыва. Шаламов почувствовал мимолетный укол раскаяния, сменившийся ожесточением, которое тоже длилось недолго: в голове лопнула «почка» странных ощущений, и следом по бушующему океану настроения разлилась масляная пленка равнодушия — это сработал переключатель уровней сознания, перекидывающий мостик чувств и мышления от человека к «черному человеку».

Шаламов выпил все запасы напитков в холодильнике — от минеральной воды до шипучего киа-ора, повинуясь слабому голосу инстинкта, прибрал в гостиной, выложил из карманов в шкаф новые забавные безделушки, которые принес Купаве, и занялся «домовым». Спустя несколько минут он узнал, что Купава дважды побывала в клинике после сеансов ви-наркосенсорики, что ее оперировал Мальгин, с трудом вытянув из трясины иллюзорного бытия, и что в настоящий момент она вместе с дочерью находится у отца Клима, на хуторе Вщиж.

У Шаламова появилось царапающее душу чувство неприязни, заговорило самолюбие, душа снова закипела, жаждая мести и немедленных действий. Гипертрофированная нервная система слишком быстро и резко реагировала на раздражители, в то время как воля почти утратила способность контролировать психику, а главное — все эти негативные качества усугублялись, во-первых, частыми прорывами в сферу сознания эмоций маатанина, основными из которых были равнодушие к живым существам вообще и к людям в частности, презрение к их попыткам накопить знания, и, во-вторых, раздробленностью личности бывшего спасателя на несколько ущербных «я», конкурирующих между собой. Хотя сам Шаламов об этом не знал, вернее, не задумывался.

Такси доставило его от метро к дому отца Мальгина поздно вечером, и, уже подлетая к дому, Шаламов вдруг услышал тихий пси-вызов: словно кто-то вскрикнул в испуге, не то ребенок, не то звереныш…

Глава 2

Инспектор криминального розыска службы безопасности Дмитрий Столбов не был флегматиком, но всегда считал своим девизом: «Лучшее — враг хорошего». Он не разволновался бы, узнав до окончания следствия, что можно было бы начать сначала и выполнить работу значительно быстрее и без ошибок, но он знал также, что хорошо закончить дело важнее, чем хорошо его начать. Как инспектор, Столбов был добросовестным ремесленником в лучшем смысле этого слова, обладая неплохой интуицией и запасом фантазии, и работал он, руководствуясь старым мудрым правилом: «Семь раз отмерь, один — отрежь». Главными чертами его характера были обстоятельность, дотошность, выдержка и вежливость.

В это утро в начале февраля он встал рано, приготовил завтрак, не будя жену, проверил связь с дежурным — рацию «спрута» он не снимал даже ночью — и отправился исполнять составленную вечером программу дня, начав с визита к Майклу Лондону, проживающему с семьей в Лос-Анджелесе. Он не пытался составить заранее схему разговора или прикинуть результаты визита — и не потому, что любил рисковать, просто у него был природный дар коммуникабельности.

Из метро Лос-Анджелеса он вышел в шестом часу вечера по местному времени, а так как зимние сумерки сгущаются быстро, то к дому Лондонов такси доставило его уже в темноте. С букетиком цветов в руке он позвонил.

Майкл был дома, возился в спальне дочери, монтируя видеопласт, и визиту следователя не удивился.

— Чайком попотчуете? — осведомился Столбов с улыбкой.

— Непременно, — ответил Лондон. Взяв цветы и пояснив, что дочь и жена приходят позже, он усадил инспектора в гостиной, извинился и появился уже умытым и переодетым, ведя за собой домашнего киба с подносом, на котором золотилась горка пышек и стоял кофейник.

Молча выпили по стакану кофе, затем Лондон отослал киба и обратил внимательный взор на инспектора, которому импонировал такой подход к гостю. К тому же представляться не было нужды, Лондон знал всех своих бывших подчиненных.