Черный человек

— Известно! — ответила Дунька.

— И ключи эти хранились в спальне у самого князя?

— Совершенно верно; они хранились у него.

— Значит, Гурлов был заперт и не мог вылезти из каземата в ночь убийства?

— Ну, вот тебе и причина для отсрочки приговора!

— Да это — причина для оправдания даже. Но для этого нужно, чтобы ты показала под присягой про ключи и замки.

— И покажу, — начала было Дунька, но вдруг остановилась. — Приговор когда исполнять будут? Послезавтра?

— Да.

— Ну, вот послезавтра рано утром я и покажу под присягой!

— Отчего же не завтра?

— Завтра все равно праздник!..

Она была права — на другой день было воскресенье.

XXIII

Однако на самом деле Дунька назначила свое показание под присягой через день недаром, а с некоторым, не лишенным предусмотрительности расчетом. Дело было в том, что она договорилась-таки с Труворовым относительно его кафтанов. Они порешили на том, что если Никита Игнатьевич отдаст ей два расшитые кафтана, тогда она сделает так, что приговор будет задержан в исполнении.

Она в душе рассуждала, что это, в сущности, — пустяки и ничего не изменит, и задержать, конечно, можно, если настоять у Косицкого, — не все ли ему равно? А между тем два богатых кафтана все-таки что-нибудь да значат.

Теперь сама судьба помогла ей открывшимся новым обстоятельством в деле Гурлова, и придание веры этому обстоятельству зависело от того показания, которое она даст под присягой. Она это показание и отложила на день, то есть, если ей Труворов достанет кафтаны и привезет к ней, как уговорился, то она покажет в пользу Гурлова, если же нет, то отречется от всего и скажет, что ничего не знает.

За кафтанами, которые были в Вязниках, спешно отправились Труворов и Чаковнин с тем, чтобы как можно скорее привезти их.

Они выехали из города на ямских лошадях с самого раннего утра, добрались до Вязников, уложились там и, не оставаясь ночевать, торопились выехать уже на вязниковской лихой тройке.

По расчету времени ночь должна была застать их в дороге, но они об этом не беспокоились, потому что нужно было очень спешить, чтобы попасть к утру в город, так как это был последний день. Опоздай они своим приездом, и Дунька ничего не сделает для них.

В Вязниках благоразумные люди отговаривали их ехать ночью и советовали лучше заночевать дорогою, если уж они не хотят остаться в Вязниках, так как было небезопасно по ночам на дорогах.

При покойном князе Гурии Львовиче губернская полиция не смела соваться в его владения. Он сам распоряжался тут и сам держал всех в страхе, трепете и порядке. После его смерти, когда стал владеть имениями князь Михаил Андреевич, страха и трепета не было, однако, порядок не нарушался, и полиция спала по-прежнему спокойно. Она продолжала спокойно спать и после ареста Михаила Андреевича. Но в течение этого времени много дворовых из прежней челяди Гурия Львовича разбежалось, куда глаза глядят. Большая их часть застряла в окрестностях и стала заниматься открытым грабежом. Образовалась даже вполне организованная шайка, как следует, с атаманом, и она становилась с каждым днем более дерзкою и опасною. Против этой-то шайки и предостерегали Чаковнина с Труворовым, чтоб они не слишком рисковали дорогой.

Чаковнин не обратил внимания на предупреждение и, засветло отъехав с Труворовым далеко от Вязников, продолжал путь и после того, как стемнело.

Тройка была хорошая. Сильные лошади легко несли широкие сани по мягкой снежной дороге, но ямщик жался, видимо, робел и был недоволен, что его заставили ехать ночью. Он все совался на облучке из стороны в сторону, поглядывая из-за лошадей вперед. Луны не было на небе, но яркие зимние звезды своим голубоватым светом разряжали тьму в сумерки, и снег, казавшийся светлее неба, белел на далекое пространство.

Вдруг ямщик беспокойно задергал вожжами, сбавил хода лошадям и обернулся к седокам.

— Не повернуть ли обратно от греха? — спросил он, указывая кнутовищем вперед.

Чаковнин приподнялся. Впереди на дороге чернели сани-розвальни. Трудно было различить, стояли они на месте или двигались. Во всяком случае, если и двигались, то очень тихо.

— Чего там поворачивать! — рассердился Чаковнин. — Пошел вперед!

Ямщик снова пустил тройку и быстро нагнал передовых. Это были действительно розвальни. Они остановились посреди дороги. Человек десять народа сидели на них.

— Приехали? — спросил Труворов, просыпаясь, потому что их сани должны были остановиться пред загородившими дорогу розвальнями.

— Дай дорогу! — повелительно крикнул Чаковнин. — Чего застряли?

Этот его крик послужил как бы сигналом. Люди выскочили из розвальней, окружили проезжих и, как ни отбивался Чаковнин, барахтаясь в своей шубе, которую не успел сбросить, его вышибли из саней, повалили на снег, насели на него и скрутили по рукам и ногам.

Никита Игнатьевич не был в силах сопротивляться. Не успел он опомниться, как тоже лежал связанным в санях. Туда же положили к нему и Чаковнина.

На облучок, рядом с ямщиком, сел здоровенный парень, и тройка, сопровождаемая розвальнями, шагом повернула к лесу.