Черный чемоданчик Егора Лисицы

Между армянским городом Нахичеванью и Ростовом ходил трамвай. Рельсы проложены прямо в поле, на котором поднимал свой балаган цирк братьев Труцци, чьи цветные лохмотья афиш обещали представление с участием 100 лошадей и 50 молодых дам. Рельсы бежали мимо угольных, кирпичных, почерневших от пыли складов и сливались, как ручей с рекой, – с мостовой. Сейчас они были разобраны. Трамвай между городами не ходил со дня первых столкновений юнкеров с большевиками.

– Сказано: всякий город, разделившийся сам в себе, не устоит. Как теперь добираться-то? Вот собачьи дети, – вздохнул Курнатовский.

И мы пошли пешком.

Армянский город начинался внезапно. Никакой видимой границы не было, и все-таки она была. Если Ростов лепится, как зубы – к десне, выступающими постройками разной высоты и формы к берегу реки, тянется вдоль нее неровной линией, то здесь, сразу за громадным зданием управления Ростово-Владикавказской железной дороги, в сумерках удивительно похожим на корабль, начинались ровные, как под линейку, улицы. Они так и назывались – линии.

Аккуратные «соты» из линий и домов строились на манер северных городов Империи, особенно Санкт-Петербурга. Вверх от Дона шли линии четные, вниз спускались нечетные. Все адреса здесь были отмечены ими без названий. Первая линия, вторая, третья… Не только улицы, но и дома явно подражали другим масштабам. Казалось, что какая-то фантастически огромная рука придавила, прижала высокие столичные особняки, уменьшив их до одного-двух этажей, и переставила сюда. Много здесь и домов с деревянными галереями, сухие, серые лозы винограда ползут по их фасадам, как трещины. Кое-где в окнах до сих пор были воткнуты подушки, некоторые из них продырявлены пулями. У других, как в насмешку, между рамами окон стояли абсолютно целые стеклянные бутыли с густо-красными, как венозная кровь, «пьяными» вишнями. Это был один из местных деликатесов, вишни подавали гарниром к бараньему жаркому. Увидев такую бутылку, я вдруг вспомнил, что со вчерашнего дня почти ничего не ел. Неудивительно, что голова казалась такой легкой и немного кружилась.

Здесь живут армяне, переселенные из Крыма Екатериной II. Живут рядом, но не вместе с «русским городом». У них своя дума, свои порядки, свой собор, строгими линиями необычайно напоминающий Исаакиевский в столице, даже банки, рестораны и ювелирные лавки здесь с вывесками на армянском языке. Все слеплено из другого теста, и в другие дни на улицах пахнет кисловатой сдобой – это пекут хлеб в круглых каменных печах. Хлеб хрустящий, вкуснейший, что немного заметно по статям местных барышень и дам. Даже сторонники радикальных политических перемен здесь другие. Местные пассионарии – «дашнаки» – поначалу хотели произвести переворот в Турецкой империи, но потом решили далеко не ездить. В первые дни революции они наладили здесь производство карбидных бомб. Кроме политических идеалистов, есть и вполне себе обыкновенные бандиты. Несколько улиц-линий замыкаются в квадрат – это «горячий край», где орудуют самые отчаянные. Вообще же грязных дел в армянском городе не любят. Умеют взять свое без ножа, спекулируют, подделывают векселя, банкноты. Общие у городов только вера (но не суеверия) и полиция. Из пяти полицейских участков два – здесь. Даже дежурит городовой в нечистых галошах, но при смит-энд-вессоне и фуражке с гербом. В русском городе они по одному уже не ходят. У него Курнатовский и спросил про аптеку, не закрылась ли.

Нужный нам дом стоял сразу за чугунной решеткой парка. Под вывеской нотариуса Шенфельда, как будто соревнуясь с ней, на целый метр над тротуаром выступал каретный подъезд, по которому шла надпись «Аптека А. Марцинчика», а под ней – витрина с непременной чашей и змеей. И неграмотный не пройдет мимо. Широкая и нарядная вывеска, однако, бесстыдно врала. Владельцем был совсем не Марцинчик, а Оскар Пинагель, из немцев. И здесь, и в Ростове ему принадлежали не только аптеки, но и косметическая фирма.

Эти предприятия давали Пинагелю небольшой доход, основная же прибыль шла от химической лаборатории и аптечных складов для оптовой торговли, которые он выстроил прямо у речного порта. Во время операции ростовской полиции по поиску и разоблачению германских шпионов он некоторое время был на подозрении (нанимал персонал в основном из числа обрусевших соотечественников), но сумел доказать, что никаких темных дел за ним нет. В его пользу сыграло еще и то, что провизоры Пинагеля не были замечены на демонстрациях или в беспорядках. Это было тем удивительнее, что в нашем городе аптекарские служащие, а особенно ученики, были, по выражению одного полицейского чиновника, «настоящей Цусимой нашей полиции и истинным корнем всякого зла». Аптеки немец строил на широкую ногу, с просторными лестницами и мозаичными полами.