Черный чемоданчик Егора Лисицы

Глава десятая Ростов. В сыскном отделении

В сером плотном воздухе обозначились красно-кирпичные корпуса и трубы писчебумажной фабрики Панченко, а за ней – макаронной Чурилина. В первом этаже у Панченко, где аркой выгнута синяя дверь, дочь Эберга получила от приказчика учебники, тетради и краски на первый учебный год в гимназии, а я, когда мог, покупал нужные книги и листал подписки медицинских изданий. Как наяву, при виде этой двери я почувствовал сладкий, как сушеные сливы, запах старых переплетов и немного сырости в букинистическом отделе.

Сразу же за синей дверью, в глубине Почтового переулка, – не почтовое отделение, а сыскное. На первом этаже здесь раньше была автомастерская, поэтому потолки тут высокие, помещения – широкие. В бывшем складе, в подвале, несколько камер. Кабинет Курнатовского на первом этаже. Тут же – стол дежурного: усы клочковаты, на форменном кителе не все пуговицы в порядке – дело к вечеру, и, видно, немало было у него народа. Часть их и до сих пор тут, смирно сидят на длинной лавке. Привычные лица: мальчик-гимназист – наверняка бежал из дома на неясный ему самому фронт; не сильно старше его вертлявенький, с наглыми глазами щипач: видимо, взяли на базаре; дама в темной шубке; немолодой мещанин, пришедший с дамой или с очередной жалобой; кто-то еще. Выделяется среди них только один – мужик с лицом красного, как кирпич, цвета и в меховой теплой шапке – судя по костюму и запаху, рыбак из артели. Что ему-то тут нужно? Нашел в реке чье-то тело? Дело не редкое, часто родственники приплачивают нашедшему.

Задумавшись при входе в кабинет, я спотыкаюсь о чью-то выставленную подножку и почти лечу в темноту. Но Курнатовский вовремя хватает меня за локоть.

Подножку мне подставили длинные деревянные ноги плаката, как обычно вылезшего из-за высокого, под потолок, картотечного шкафа. Хотя сам плакат был задвинут, я отлично знал, что на нем написано.

«Товарищам наш дар – грядущим к солнцу правды.

Да падут пред ними провокаторские банды!

Да здравствуют рабочие всех стран!»

Курнатовский сохранил его на память о «воровской демонстрации». После переворота донские жулики решили перевоспитаться и вышли на митинг раскаяния в поддержку пролетарской революции. И самое удивительное, что действительно на время поутихли. Написанное на плакате было сочинением рабочих механического завода Нитнера, подарок обществу «Помощь бывшим уголовным Ростова и Нахичевани». Рабочих тогда временно перестали грабить по пути к трамваю с вечерней смены. Когда жулики разочаровались в революции, общество «Помощь бывшим уголовным» было ликвидировано, а плакат Курнатовский не разрешил вынести на помойку, оставил как сувенир.

Стены подпирали нераспакованные ящики с новыми бланками для картотеки. Бланки пришли 26 октября – в этот день стало известно, что снято Временное правительство, и в полиции уже так и не занялись ими. Все разговоры на эту тему Курнатовский пресекал и стал чаще цитировать Екклизиаста, повторяя: «суета и томление духа, бросьте». Совсем стало невозможно с ним говорить после расстрела солдатами в столице служащих жандармского управления. Тогда же мы узнали, что и полицейский архив там уничтожен, часть бумаг сожгли в кострах на улицах, а что с остальными, было никак не узнать. Потом пришли новости о разгроме судебно-медицинских кабинетов в Москве и Варшаве, и я сам перестал напоминать ему о бланках. Курнатовский только морщился, когда очередной посетитель ударялся о ящик.

Печь в углу длинной комнаты блестела ледяным белым боком – ее не топили. Курнатовский тут же крикнул, чтобы принесли железную печку и чай. Печку, такую, что захотелось приложить к ней руки, – принесли. О чае забыли. У окна на чистом, почти пустом столе грязный, в иле и речном песке, стоял туго набитый мешочек. Курнатовский поморщился на небрежность, но замечания делать не стал. Расспрашивая дежурного, откуда мешочек взялся, аккуратно переставил его на сложенную вдвое газету. Буквы передовицы тут же поплыли, сталкиваясь, как речной мусор, в луже, которая натекла с мешка.

– Нашли под ивами на берегу, его прикопали в песок. Лодочники думали, там какие-то ценности, – объяснял дежурный, пока я развязывал узел мешка. – Потом разглядели железки и решили, что это важные детали от какой-то машины. Принесли. Спрашивают: не будет ли вознаграждения?

Курнатовский молчал, разглядывая содержимое. Порывшись в мешке, он достал и так же молча показал мне медное кольцо – точную копию того, что я подобрал в особняке ночью. Три миллиона донских денег, как сказал тогда Курнатовский, клише для печатания банкнот. Дежурный, очевидно, ждал ответа.

– Нужно расспросить в рыбацких артелях поподробнее, когда нашли. Не было ли кого-то рядом незнакомого? Скажи, благодарны за неравнодушие.

Дежурный вышел, в коридоре ему навстречу встал артельщик.