Я взглядом исследовал его лицо. Отметил: нос у Артурчика не сломан (хоть и заметно опух), зубы (на первый взгляд) уцелели, а на верхней губе (наверняка) останется небольшой шрам.
Кирилл всплеснул руками.
- Так… это… гитару забрать нужно, - сказал он. – А если её сломают? Схожу за ней…
- Ты с ума сошёл?! – сказал Артурчик.
Он встрепенулся, шагнул было к Кириллу. Но тут же снова скривил губы и снова сплюнул – вода в раковине окрасилась в красный цвет. Прохоров махнул рукой.
- Фиг с этой гитарой! – сказал Артурчик. – Новую куплю… дома. Давно пора: та уже совсем старая… была. Не жалко. Фиг с ней. Хорошо, что этот сумасшедший орангутанг меня не сломал. Просто повезло!
Прохоров сунул окровавленные руки под струю воды.
- И ничего не фиг! - произнёс Кирилл. – С какой это стати мы им подарим гитару? Ты с его женой целовался. Он тебя за это поколотил. Здесь всё понятно. Но гитара-то тут причём? Не получит он её. Подавится.
Кир дёрнулся к выходу – я придержал своего брата за руку.
- Стой, малой, - сказал я. – Угомонись. Не светись там. Пока эти дурочки и на тебя грехов не навесили. Они сейчас на кого угодно свои грешки спихнут. Останься в комнате. Присмотри за Артурчиком.
Кирилл нахмурился, произнёс:
- Серый, но там же гитара…
- Сам за ней схожу, - заявил я, - за этой вашей гитарой.
Мой младший брат смущённо насупился, закусил губу. Прохоров кивнул, ухмыльнулся и снова размазал по губам кровь. Я засучил рукава тельняшки и направился к двери.
***
Комнату работниц чулочной фабрики я бы нашёл, даже если бы забыл её номер. Кровавые следы чётко обозначили на полу жилого корпуса профилактория путь к ней. Но я не раз уже видел, откуда выходили подружки Кирилла и Артурчика (теперь уже бывшие). Женя и Любаша проживали на том же этаже, что и тульские парикмахерши. Вот только их комната находилась по другую сторону от соединявшей этажи лестницы. Поэтому я не особенно присматривался к кровавым точкам на полу – скорее, сторонился их, чтобы не поскользнуться и не испачкать обувь. Снова подумал о том, что «проверенные кадры» лучше «непроверенных»: с парикмахершами мы в прошлой жизни не знали тех проблем, какие преподнесли нам сейчас Женя и Любаша.
Около номера смоленских девиц я остановился, прислушался. Ухмыльнулся: услышал за дверью громкий мужской голос. В дверь я не постучал – вошёл без стука. Секунду потратил на оценку ситуации. Гитара Прохорова, Любаша, Женя и её муж-орангутанг – все четверо присутствовали в комнате. Целая и невредимая гитара притаилась в углу номера. Люба сидела на стуле около окна, изображала торшер или мраморную статую. Женя разместилась на кровати: забралась на неё с ногами, прислонилась спиной к стене, прижимала пальцы к уже налившейся синевой правой скуле. Похожий телосложением на тяжелоатлета мужик замер посреди комнаты. Он обернулся на звук моих шагов. «И правда, похож на обезьяну, - подумал я. – Но только не на орангутанга, а на гориллу».
В три шага я приблизился к мужчине и пробил «двоечку» ему в корпус. Гость из Смоленска произнёс: «Кхууууу!» И запоздало отвесил мне поклон. Я похлопал его по плечу – оно опустилось на уровень моего живота. Прошёл к гитаре, взял её в руки – убедился, что на ней ревнивый Женин муж свою ярость не вымещал. Подмигнул даже не пошевелившейся при моём появлении Любаше. Взглянул на Женю, полюбовался уже вполне оформившимся фингалом у неё под глазом. Покачал головой – Женя вздрогнула и вжалась спиной в стену, словно изобразила пантомиму «Цыпленок табака». Я заметил, что её муженёк уже почти восстановил осанку и силился то ли рыкнуть на меня, то ли надеялся меня по-дружески обнять. Шагнул к нему – ударил его по печени.
Гостя из Смоленска перекосило на бок.
Я взял мужика за чёлку – запрокинул его голову, посмотрел ему в глаза.
- Это тебе таблетка для памяти, - сказал я. – Чтобы ты запомнил: девчонок бить нельзя – даже если очень хочется, даже жену или тёщу.
Струны гитары завибрировали – я прижал их к своей ноге.
Музыкальный инструмент умолк – тишину в номере нарушали лишь всхлипывания Жени и сопение её муженька.
- Ты кто? – выдохнул мужик.
- Чёрный дембель, - представился я.
Забросил гитару на плечо и вышел из комнаты.
***
Утром в столовой за нашим столом царило упадочное настроение. Артурчик страдал из-за раны на губе. Ворчал о том, что на «эту дуру потратил столько сил и времени», а в итоге «всё напрасно». У Кирилла внезапно проснулось чувство вины перед Прохоровым. Мой младший брат вообразил: Артурчика не поколотили бы, если бы он не оставил его вчера в комнате работниц чулочной фабрики. А я думал о том, что не все перемены в этой новой жизни к лучшему. В прошлый раз наш отдых здесь не омрачался разбитыми лицами и рогатыми мужьями. В моей памяти об отдыхе в пансионате «Аврора» сохранились только позитивные воспоминания (во многом связанные с тульскими парикмахершами).