Черный день

Немного неожиданно для самого себя — как это часто бывает во сне — Саша поплыл к самому краю и глянул вниз. Он посмотрел в бездну, а бездна посмотрела на него, внимательно и вдумчиво. Наверно, каждый из них сделал выводы из увиденного, вот только свои Саша так и не смог сформулировать, а о заключениях другой стороны ему не хотелось даже гадать.

Затем его втянуло вниз, как в воронку, как в горло ненасытной всепоглощающей твари. Внизу пульсировало, билось, перетекало само в себя в вечном движении и хаосе черное слепое нечто…

Как водится, сон был прерван на самом «интересном» месте. Данилов вздрогнул, как от удара током, запомнив только ощущение слепящего ужаса от столкновения с живой бездной. Застонав, тряхнув гудящей головой, он тяжело опустился на подушку и снова сомкнул веки. Александр забыл Провал. Вот только забудет ли Провал о нем?

Будто тонущий ныряльщик, Данилов всплыл в реальность только на пару секунд. Несколько судорожных глотков воздуха — и новое погружение в пучину бреда. Просыпаясь… просыпаясь песком сквозь прорехи в рвущейся реальности, он успел подумать: а можно ли потерять сознание во сне? И если да, то куда в этом случае попадешь?

Саше предстояло это выяснить.

Глава 4 Крысы

В этот раз Машу опять разбудили странные звуки. Она слышала эти шорохи и шебуршания уже несколько ночей подряд, и объяснение, что это-де оседают потревоженные взрывом породы, ее не удовлетворяло. Давно они должны были осесть. Осторожно, чтобы не разбудить котенка, спавшего у нее в ногах, девушка привстала на узкой деревянной койке и прислушалась.

Почти неделя прошла с тех пор, как они зажили вдвоем, и за это время Маша успела здорово прикипеть к нему. Оригинальное имя ему она пока не придумала, называла просто — Малыш. Для трехмесячного котенка он был очень флегматичным, спал примерно восемнадцать часов в сутки, а остальное время проводил полусидя-полулежа, глядя на нее преданными глазами. Максимум, что он мог, это совершить степенный променад по комнате, отрабатывая походку. В коридор звереныш никогда не рвался.

Ее соседи-врачи отнеслись к его появлению снисходительно. Во всяком случае, они никогда не высказывали ей неодобрения. С котенком не было проблем. Он не орал, не бегал, а к тазику она приучила его с первой попытки, просто посадив туда и оставив на некоторое время.

Да и мыши в последние дни совсем распоясались. Как только они пробрались в герметичное убежище? Демьянов по этому поводу однажды отрядил человек сто на замазывание микроскопических щелей в стенах, но те как лезли, так и лезут. У Маши на этот счет была своя версия. Она подозревала, что маленькие твари пришли не после катастрофы, а жили себе тихо-мирно на складе ИЧП «Мухамедзянов» с самого дня сдачи помещения в аренду.

«Вот Малыш подрастет немного и всех их переловит», — часто говорила Чернышева, словно не замечая, что из ее слов вытекает, что им придется провести в убежище минимум полгода. Но с этим, похоже, уже все смирились.

Незаметно котенок стал для нее самым дорогим существом. Такое с ней происходило впервые. Сколько она себя помнила, у них дома всегда жили кошки, но ни одну из них нельзя было назвать по-настоящему домашним животным, не то что членом семьи. Они гуляли сами по себе, сами обеспечивали себя питанием и досугом и никогда не допускались до человеческой постели, куда и не стремились, предпочитая проводить ночи, выслеживая добычу или общаясь с друзьями-подругами во дворе.

Малыш вел себя по-другому. Даже если оставить в стороне его бесшерстность, в нем было много необычного. В его повадках проскальзывало что-то неуловимо собачье. Ну где, к примеру, увидишь кота, который лижет людям руки и лицо своим шершавым языком?

Он тоже привязался к ней. Не к жилищу, что, по идее, должны делать кошки, а именно к хозяйке. Он не возражал, когда она брала его с собой в медпункт, и мог спокойно сидеть у нее на коленях или даже под стулом, но оставаться в комнате один не любил. Когда же ей приходилось ночевать на работе, а такое случалось нередко, учитывая ее напряженный график, котенок начинал скучать. Страдал он молча, но стоило девушке показаться на пороге, как Малыш буквально бросался ей на шею. Каким-то образом животное узнавало о ее приближении. По звуку шагов, по запаху, а может, и вовсе по эманациям биополя, но всегда, стоило ей открыть дверь, как он был тут как тут.

Ластился котенок к ней и ни к кому больше. Других людей он побаивался и, когда в комнате находились посторонние, вел себя настороженно. Стоило кому-нибудь громко рассмеяться, звякнуть посудой, топнуть или хлопнуть дверью, Малыш тут же забивался под кровать и долго не покидал укрытия. При этом он был удивительно покладист. Наверно, его можно было мять и тискать, как мягкую игрушку, а он не выпустил бы когтей. Скорее всего. Но Маша оборвала бы уши любому, ребенку или взрослому, если бы он вздумал провести такой эксперимент.