Черный дом

Гоша, в очередной раз убедившись, что перед ним сумасшедшая, уныло уронил голову на грудь и закрыл глаза. Ни смотреть на неё, ни слушать её ему не хотелось. Его охватили невероятная усталость и безразличие. Он внутренне приготовился к смерти, смирился с ней, уверовал в её неотвратимость и, пожалуй, даже благотворность для него в сложившихся обстоятельствах и не имел ни малейшей надежды на спасение. Он хотел лишь одного: чтобы развязка наступила как можно скорее, чтобы закончилось томительное ожидание неизбежного, казавшееся ему мучительнее самой смерти. Неумолчная хвастливая болтовня Алины утомляла и раздражала его, её лившиеся неудержимым потоком словеса, в противоположность вчерашнему вечеру, не производили на него никакого впечатления. Он уже знал, что это прелюдия, видимо, ставший уже привычным ритуал, словесная разминка перед кровавой расправой. И с едва сдерживаемым нетерпением ждал окончания этой явно затянувшейся мрачной комедии.

Но у хозяйки были, по-видимому, другие планы. Она, вероятно, ещё не наговорилась вволю, не сказала всего, что хотела сказать, и продолжала вдохновенно, сопровождая свои речи выразительной мимикой и порывистыми жестами, разглагольствовать перед полулежавшим, привалившимся к стене безмолвным неподвижным Гошей и таким же бессловесным и недвижимым «папиком», которые слушали её примерно с одинаковым – безучастным и отстранённым – выражением, как если бы всё произносимое ею совершенно не касалось их.

– Вот видишь, фраерок, что ты натворил, – немного переведя дух, снова затараторила Алина, укоризненно покачивая головой. – Ты погубил своих друзей! Ты привёл их сюда на смерть. Восемь человек – не шутка! Ты – главный виновник их гибели. Даже не думай отпираться! На тебе их кровь. Не на нас с папулей. Мы только оборонялись, защищали себя и свой дом, в который вы ворвались чёрт знает с какими намерениями. Мы в этой ситуации были абсолютно правы. Любой нормальный человек поступил бы на нашем месте точно так же. И любой суд оправдал бы нас, потому что правда на нашей стороне… Но только никакого суда не будет, – оговорилась она с тонкой улыбкой и пристально взглянула на Гошу. – Никто никогда не узнает, что произошло здесь сегодня… и не только сегодня… Покончив с тобой, мы подожжём дом – эта убогая халупа давно уже осточертела мне, и я с удовольствием пущу её по ветру – и слиняем отсюда. Мир большой, народу в нём много, и мы с папкой без труда затеряемся в нём. И продолжим ту жизнь, которая так нравится нам обоим, – лёгкую, свободную, полную опасностей, риска, адреналина. Потому что, по-моему, только так и надо жить. Я, во всяком случае, не могу по-иному. Спокойное, однообразное, унылое существование, вот как у тебя и тебе подобных, для меня невыносимо. Это не жизнь, а прозябание. Я б, наверно, просто сдохла от такой жизни!

Она вдохнула спёртый, несвежий воздух, наполнявший комнату, огляделась вокруг и недовольно поморщилась. Потом вновь перевела взгляд на Гошу и, широко улыбнувшись, задорно подмигнула ему.