Чёрный дождь

— Нет, это не ядовитый газ, а частички пороха. Должно быть, взорвался секретный пороховой склад недалеко от того места, где вы проезжали. Наверняка это дело рук шпионов. Я был на станции Ёкогава, когда произошел взрыв, долго шел по путям, но черного дождя и в глаза не видел.

«Если это ядовитый газ, мне конец»,— подумала я со страхом. И мне стало так грустно, что я чуть было не заплакала.

Много раз ходила я к источнику и пыталась смыть пятна, но тщетно. Вот бы заполучить такую стойкую краску...

*

На этом заканчивались записи Ясуко от 9 августа. Сигэмацу хорошо понимал, что жена права, переписывать этот отрывок не стоит. Но что, если сваха потребует подлинный дневник? Тогда беда! Надо все это хорошенько обсудить, решил Сигэмацу. 6 августа, около восьми утра, когда была сброшена атомная бомба, Ясуко была километрах в десяти от эпицентра. Никак не ближе. А он, Сигэмацу,— всего в двух километрах. Ему обожгло щеку, но он жив и здоров. Мало того, рассказывают, что многие девушки, которые тоже оказались на станции Ёкогава, не только уцелели, но и вышли замуж, завели детей. Пожалуй, есть смысл показать свахе дневник. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы помолвка Ясуко расстроилась и на этот раз. За последнее время девушка похорошела, налилась, как яблочко. В глазах такой блеск, что все только диву даются. Все время красоту на себя наводит — думает, никто не замечает. Нетрудно догадаться, как ждет она этого замужества, последний я буду человек, если не помогу племяннице, решил Сигэмацу.

В конце концов его беспокойство прорвалось в крике:

— Эй, Сигэко! Принеси-ка мой дневник. Ты его припрятала в комоде. Хочу показать его свахе. Неси дневник, да побыстрее!

Орать было, разумеется, незачем. Сигэко сразу же принесла дневник из соседней комнаты.

— Мне все равно надо его переписать. Для школьной библиотеки. Я им подарю свой дневник, вот только прежде хочу показать свахе.

— Может быть, хватит с нее дневника Ясуко?

— Ничего, мой кое в чем дополнит то, что она написала.

— Зачем тебе лишняя работа?

— Ничего, я человек привычный. А мой дневник теперь исторический документ, который будет храниться в школьной библиотеке.

Сигэко ничего не возразила, Сигэмацу с довольным видом вытащил новую тетрадь и вывел начало:

Писано Сигэмацу Сидзума в августе 1945 года в городе Фуруити, район Аса, префектура Хиросима. Называется «Записи об атомной бомбардировке».

6 августа. Погода ясная.

Каждое утро вплоть до вчерашнего дня один и тот же голос объявлял по радио: «Внимание! Эскадрилья бомбардировщиков Б-29 пролетает над морем в северном направлении в ста двадцати километрах южнее канала Кии». И когда сегодня утром сообщили: «Один самолет противника летит на север»,— мы не обратили на это внимания. Сигнал воздушной тревоги стал для нас таким же привычным, как звук сирены, которая в былые времена оповещала о наступлении полудня.

Утром, как обычно, я отправился на работу. Когда я подошел к станции Ёкогава, на платформе не было ни души. Электричка стояла, готовая к отправлению. Быстро пройдя мимо знакомого контролера, я вскочил в тамбур.

— Доброе утро, господин Сидзума,— послышался за моей спиной женский голос.

Я обернулся. Позади стояла владелица прядильной фабрики Такахаси.

— Извините, что я обращаюсь к вам по деловому вопросу,— сказала она, заправляя под шляпку выбившуюся прядь,— но мне необходимо поставить печать на присланные вами вчера документы...

В этот момент я увидел ослепительно яркий шар. И сразу же все окутала кромешная непроницаемая тьма. Эту тьму пронзили возгласы: «Пропустите!», «Выходите же!» Вопли, проклятия, стоны... Вывалившись под натиском толпы через противоположную от платформы дверь, я упал на что-то мягкое, вероятно, женское тело. Сверху посыпались люди. Я закричал, и где-то совсем рядом, словно эхо, послышался крик. С помощью нечеловеческих усилий я вылез из-под навалившейся на меня кучи тел. Спина моя уперлась во что-то жесткое. Это был край платформы. Расталкивая локтями людей, я взобрался на нее. Движущаяся куда-то толпа увлекла и меня. Я закрыл глаза. Шаг, другой, третий... Лоб мой ударился о что-то твердое. Передо мной был столб, который я тут же изо всех сил обхватил руками. Меня толкали то справа, то слева, но я не разжимал крепко сцепленных рук. Плечи пронизывала острая боль. Чтобы избавиться от нее, надо было отпустить столб, но какой-то инстинкт не позволял мне сделать это. И все время в голове у меня вертелось предположение, что в нашу электричку попала бомба с ядовитым ослепляющим газом.

Наконец наступила тишина, и я медленно, с опаской открыл глаза. Все вокруг тонуло в светло-коричневой дымке, а сверху сыпалось нечто белое, напоминавшее пудру. На платформе — ни души. Там, где было скопление народа, теперь стало пусто — даже железнодорожники куда-то скрылись. Прошло, по-видимому, немало времени с тех пор, как я ухватился за столб.