Черный Дракон

Наемник поворачивается к ней немного ссутулившейся спиной, и Аде становится совестно за собственные любопытство и несдержанность. Она закусывает уже начинающую побаливать губу и пытается подобрать слова, когда он протягивает руку к светильнику, и комната захлебывается во мраке, прорезанном лишь слабым светом луны.

— Сделай мне одолжение и ложись спать, принцесса, — устало просит тьма голосом Блеза.

Глава 16, или Времена и нравы

1150 год от Прибытия на Материк

— Позвольте же мне подытожить все то, что я сказал прежде. Я уверен, что за мои слова кто-то быстро попытается обвинить меня в жестокости, бессердечности, трусости и только боги знают чем еще, но я этого не боюсь. Я искренне хочу донести до людей — до людей, я подчеркиваю, — что мы могли перестараться со своей добротой и желанием угодить всем и вся. Я прошу всех вас задуматься о том, что, не введи парламент и императрица Сиглинда мораторий на смертную казнь для абаддонов, по крайней мере один из них мог бы сдержать соблазн применить свои силы, а по крайней мере двое людей сейчас были бы живы. Задумайтесь, стоит ли давать поблажки одним во вред другим? Во вред вам и вашим детям?

Стоящий за трибуной мужчина умолкает и, не скрывая самодовольства, окидывает взглядом своего оппонента, так и не проронившего ни слова за всю получасовую речь, не перебившего даже звуком, хоть и — Каллен был абсолютно уверен, что глаза его не подводили — несколько раз до побелевших костяшек сжимавшего кулак. В помещении уже становится душно из-за всех собравшихся людей и небольшого, плохо вентилируемого пространства, страшно было даже подумать о том, что может начаться здесь, когда спор не только вспыхнет, но и в считанные мгновения станет жарче.

Небольшую сцену в самом низу одно за другим обхватывают полукольца зрительских мест, сперва идущие вровень друг за другом — для самых важных гостей, а затем начинающие уходить наверх, под высокий потолок. Где-то посреди них свое место нашла и сокрытая от всех лишних глаз императорская ложа. Увидеть ее было невозможно ни с одной из верхних трибун для зрителей, но, стоило герольду перед началом дебатов звучным голосом объявить о прибытии императрицы, все они разом поднялись со своих мест приветствуя ее, пусть и невидимые для ее глаз.

Умостившийся в последнем ряду, как можно ближе к выходу, Каллен прислоняет затылок к стене позади себя и оглядывается по сторонам, пока люди вокруг него перешептываются, а кто-то из важных шишек у сцены сыпет вопросами.

Внутренности Императорского театра Венерсборга самым разительным образом не соответствовали его внешнему облику: светлому камню и традиционным цветным витражам в позолоченной оправе рам. Здесь, внутри, со всех сторон, куда ни глянь, зрителей окружала неизменная троица из черноты бархата, серости серебра и белизны мрамора, присущая большинству зданий, созданных в первую очередь для императорского рода, словно из целого зала кто-то разом вытянул все краски. Не помогали и официальные наряды собравшихся мужчин и женщин: закрытые черные платья и удлиненные камзолы, покрытые паутиной всевозможной серебряной вышивки, единственно помогающей хоть как-то различаться между собой и являвшейся причиной множества негласных соревнований между знатными столичными модниками. Швеи, умевшие создать нечто уникальное и неповторимое, при этом имея в своем распоряжении лишь серебряную нить, ценились дороже золота и вполне заслуженно — едва ли можно было отыскать идею, еще никем не воплощенную за все столетия существования официального наряда. Каллен невольно прослеживает филигранный узор листвы на собственном рукаве и украдкой расстегивает верхнюю пуговицу рубашки под камзолом, когда всех окружающих наконец-то отвлекает голос второго мужчины со сцены:

— Скажу вам честно, достопочтенные мессиры и моны, слушая мессира Рагнемарда и его поистине феноменальное умение окрашивать факты в нужные ему цвета, — Каллен невольно усмехается, — легко забыть, какая именно причина собрала здесь всех нас, и я позволю себе напомнить вам о ней.

Он выглядит совсем юным, с непослушными светлыми волосами, так и не покорившимися укладке, и пухлыми губами, растягивающимися в улыбке куда как чаще чем у прочих когда-либо выступавших с речью в этом зале. Рядом со своим пожилым оппонентом, его сетью морщин и темно-рыжими с проседью волосами, зачесанными так, чтобы скрыть намечающуюся лысину, он кажется и вовсе мальчишкой. И все же, судя по тому, что Каллену доводилось слышать об Амрихе Вите, от роду ему было никак не меньше пяти веков.