Черный Дракон

— Давай уже! — не выдерживает наемник. — Убей меня сам, если по-твоему я этого заслуживаю!

— Не делай этого! — Коннор пытается схватить друга за плечо, но тот грубо стряхивает его руку.

— Убей меня, благородный сир! Очисти свою гнилую империю от скверны, которую она сама и породила! Давай!

Монд сжимает меч крепче, пытаясь скрыть дрожь рук, но Ада видит, как вздрагивают его губы. Острие не сдвигается к горлу.

— Кишка тонка убить меня, а? Вот на что ты способен? Ездить по чужим ушам титулом, который тебе достался благодаря папаше, а грязную работу оставлять другим?! — собственные слова злят его еще сильнее. По-прежнему сидя на полу Блез чуть приподнимается, почти касаясь клинка горлом. — Ты слишком хорош для этого или просто штаны намочил? Убей меня, сраный слабак! Скольких теллонцев на войне убил твой папаша?! Двух? Трех? Пару десятков? А может, ни одного? Это в него ты такой бесхребетный трус?! Убей меня наконец и напиши ему об этом! Напиши, что ты сам приговорил меня к смерти! За то, что он и его высокородные дружки-ублюдки разрушили Ферран, за то, что я пережил осаду, потому что моя мамаша раздвигала ноги за еду, и за то, что меня выкупили работорговцы, когда ей нечем было оплатить ваши подати! Из-за выродков вроде твоего отца я сейчас здесь, так закончи его дело и убей меня наконец, пусть он гордится тобой! Пусть рассказывает прочим благородным выродкам, как его сын убил поганого теллонца! Давай уже, будь ты проклят!

— Нет, сир, прошу! — Ада выскакивает перед замершим Ричардом, уловив, как чуть шевелится его рука, и судорожно прижимается к тяжело дышащему Блезу, пытается заслонить его собой. Невольно рыцарь отдергивает руку назад, чтобы не задеть ее. — Не убивайте его! Пощады! Пощады!

— Думаешь, отдашь меня Мавру и заживешь дальше? — тихо продолжает наемник. прочистив горло и даже не глядя на Аду. — Найдешь свой сраный меч и станешь героем, пока я буду медленно подыхать, забыв собственное имя? Так вы делаете это здесь, в империи? Этому учит своих воинов Тар?

Ричард поджимает дрожащие губы и в сердцах отшвыривает меч к стене, будто ядовитую змею. Ада вздрагивает от испуга и жмется к Блезу плотнее, чувствует, как его сердце колотится о ребра, будто пытается вырваться наружу. С силой она стискивает его холодную, испачканную в крови ладонь, чтобы успокоиться самой, и чувствует, как пальцы чуть сжимаются в ответ.

Сбоку от них громко хлопает дверь.

***

В свою комнату Ада возвращается, лишь раздобыв миску холодной кипяченой воды у заспанной и на удивление неразговорчивой жены трактирщика. Та смотрит странно, будто бы с подозрением, но и словом не поминает хоть что-то из случившегося, словно ничего и правда не было. В темных коридорах, пробираться по которым приходится на ощупь, нет ни души, словно весь постоялый дом разом вымер, из-за закрытых дверей не доносится даже храпа. Едва ли удивительно, что после вестей о закончившемся убийствами мордобое все предпочли запереться в комнатах и до самого утра не подавать признаков жизни.

Немного помявшись у собственного вещевого мешка, среди прочих вещей Ада все же находит чистую прокипяченную ткань, для сохранности завернутую в тряпицу, и, краснея, вытаскивает ее наружу.

Блез сидит на второй кровати молча и недвижимо, так же, как она и оставила его, уходя. Свет масляной лампы скользит по неровным стенам и его равнодушному лицу, придавая ему обманчиво теплый и живой вид, сейчас кажущийся злой шуткой. Когда Ада устраивается рядом, он легко позволяет ей развернуть к себе его лицо — жуткое под маской сохнущей крови. Чистая вода в миске быстро становится розовой, а лицом наемник все больше напоминает себя прежнего, не считая лишь безразличия ко всему и следов от ударов. Ада видит, как ее собственная рука дрожит от волнения, когда черед доходит до разбитого уголка губ, и с горящим лицом молится, чтобы Блез не поднял на нее глаз.

Она и сама не знает, чего сейчас в ней больше. Смущения от происходящего, своего колена, упирающегося в чужое бедро, и напряженного молчания, делающего все лишь хуже? Или, все же, стыда, пробужденного словами наемника? Ада может лишь догадываться о том, какова была роль отца Ричарда в падении Феррана, но она прекрасно знает, что делал для этого ее собственный, и то, чем девятнадцать лет гордилась вся ее семья, сейчас давит на плечи неподъемным грузом вины.

— Наклони голову, — она чуть давит на чужой затылок. — Вот так. Нос не сломан, кровь скоро остановится.

— А ты, похоже, опытная, принцесса, — чуть хрипло замечает Блез и заставляет ее вздрогнуть от неожиданности. — Часто благородным девочкам разбивают носы?

— Ни разу, — все никак не прекращающей дрожать рукой Ада заправляет ему за ухо упавшие на лицо волосы, пропускает между пальцев непослушную кудрявую прядь. — У меня двое старших братьев, двойняшки, в детстве они часто дрались. Мне пришлось научиться всему, чтобы они не получали за это от мамы, она очень строгая, знаешь, — Ада на миг замолкает, в смущении покусывает губу. — Он похож на одного из них, на старшего. Такой же рыцарь, мнящий себя героем...