Черный Дракон

— Нет, не стали, — экскурсовод качает головой. — Природа абаддонов — трудный вопрос, на который все еще нет однозначного ответа. Они не являются в полной мере ни людьми, ни чудовищами. Природа человека и зверя переплетены в них столь плотно, что невозможно понять, что где. Казалось бы, жадность до золота присуща драконам, но разве не рождаются среди людей жуткие скупердяи? Считается, что в мгновение, когда у обычного человека наступила бы смерть, человеческая сторона полукровки, главенствовавшая всю его жизнь, становится столь слаба, что прежде дремавшая звериная вынуждена пробудиться, чтобы спасти их обеих. После этого они и сливаются окончательно, образуя единое целое, обладающее сознанием человека и силами чудовища — абаддона. И хоть спящая сила скрыта в теле полукровки всю его жизнь, ее пробуждение может оказаться для него непосильной ношей. Поэтому тело старика, как и тело ребенка, не способно удержать ее в себе. Со стариком-полукровкой, хоть это и выглядит обычной человеческой смертью, происходит то же, что и с молодым, однако его тело уже недостаточно сильно для перерождения абаддоном и потому погибает. Еще кто-то?

Каллен скромно отмалчивается.

Он подходит к ней, лишь когда последний человек уходит достаточно далеко, внимательно изучая выставленное в зале оружие.

— Могу я вам помочь? — вежливо интересуется женщина, заметив его растерянный взгляд.

— Д-да, — вернувшееся воспоминание о цели его визита сюда приносит вместе с собой странное, сдавливающее горло волнение. — Ирвин сказал, что предупредил обо мне.

— Ирвин? Ирвин Гоуд? — удивленно уточняет она и, получив в ответ кивок, оценивающе оглядывает его с ног до головы, прежде чем вновь заговорить с улыбкой: — Ирвин довольно... своеобразный юноша. Я представляла вас иначе, когда узнала, что вы от него.

— Не имел чести видеть его вживую, — честно признается Каллен и мысленно отмечает, что после подобных замечаний этой встречи ему определенно захотелось.

— Во-от как? — задумчиво тянет она и кивает с таким видом, будто только что поняла что-то важное и весьма собой довольна. Но тут же выражение ее лица изменяется: — Ох, я совсем забыла! Вы ведь и есть тот самый молодой человек, из-за которого мне в скором времени придется полностью переписать речь для этой экскурсии? — она улыбается и, по-видимому чтобы окончательно смутить его, подмигивает.

— Каллен.

— Кастилия, — она пожимает его протянутую руку с удивительной для своего телосложения силой и сразу поясняет: — Мои родители тоже были историками, — даже не успевший ничего подумать Каллен кивает со всей серьезностью, на которую только оказывается способен в этот момент, будто именно об этом он и намеревался спросить. — Знаете, мне ведь удалось ознакомиться с первыми переведенными Ирвином страницами. Это, — она на мгновение захлебывается восторгом, накатившим, будто волна, и всплескивает руками — просто волшебно! Слышала, он еще не выяснил чьему перу принадлежит рукопись, но если удастся доказать подлинность записей, это может полностью перевернуть все наши знания!..

— Конечно, — Каллен выдавливает вежливую улыбку, когда наконец улучает подходящий момент, чтобы вклиниться в ее речь и спасти себя от пары потерянных часов. Разумеется, прежде он не имел бы ничего против подобной беседы, но теперь, после продолжительного общения с Ирвином, это желание в нем сильно притуплено, да и момент, когда он сможет оказаться наедине с новой для него информацией, манит куда как сильнее. — Так могу я посмотреть архив?

***

Конечно же сама она, как и ее родители, никогда до конца не доверяла официальной версии, все же успевает рассказать ему Кастилия по дороге на подземный этаж музея, практически полностью занятый архивом, складом для не выставляемых в залах круглый год экспонатов и прочими помещениями, двери в которые оказываются наглухо закрытыми. Который год она водит людей по этой экспозиции и твердит, указывая на прежде заинтересовавшие Каллена обгоревшие останки стрелы, что это — самый что ни наесть настоящий обломок последней черной стрелы, использованной для убийства абаддона, в день, когда был остановлен третий Бунт. И столько же раз она не верит себе самой. Стоит ведь только задуматься, может ли в жизни все быть столь же радужно, как в детской сказке? Разумеется, то убийство, говорит она, и близко не было последним! Совершенно точно были убиты еще многие, прежде чем удалось добиться хоть каких-то результатов!..

Уже получив в распоряжение пару тонких перчаток и принеся клятву, что со всеми бумагами он будет осторожнее, чем с ребенком, если бы тот у него был, Каллен, наконец, остается в мрачном, забитом огромными стеллажами и пропахшем пылью помещении в гордом одиночестве.