Черный Дракон

Гранатик стоял на кухне. Он всё ещё безудержно цвел, притягивая взор невероятно чистым алым светом. Рина кинулась к нему, как к родному:

— Ты ведь потерпишь, Аленький? Мне придётся вытащить тебя из земли! Но я снова посажу тебя. А как вернёмся домой, подкормлю витаминами.

Девушка разговаривала с деревцем как с живым. Да оно и было живое, цветущее, завораживающее. Только такой цветок и мог стать тем волшебным Аленьким цветком — символом любви, верности, радости жизни. Но…

Рина, подложив газету, чтобы не испачкать землёй пол, осторожно вытащила деревце из горшка. Тонкие коричневые корни свились внизу в жесткий, тугой, неразрывный клубок. Но как Рина ни присматривалась, как ни общупывала корни, ни заколки, ни брошки, ни булавки там не оказалось. Рина руками просеяла землю — и там ничего… Выходит — всё обман?! Никакого аграфа в Аленьком цветочке бабушка не прятала?! И Рина не сможет помочь Дракону?!

Пальцы девушки не удержали деревце, и оно соскользнуло на пол. Рина попыталась его подхватить и, взвизгнув, уронила опять.

— Ты что?!

Проколотый до крови палец сам потянулся в рот. Привычки детства неискоренимы. Вспомнилось, как давным-давно она так же потянулась к какой-то булавке, приколотой к бархотке. Бархотка упала на пол. Ринка подхватила её за кончик, но с другой стороны бархотку потянул к себе… Доминик. Это был Доминик! Значит, он и тогда приходил к бабушке. Наверное, ему понадобился аграф. Но тогда, в детстве, Ринка не укололась. А укололась она… Да-да, это случилось как раз в ночь перед приходом Доминика — Ринка полезла к Аленькому цветочку, и тот уколол её. Она-то подумала, что наткнулась на сухую веточку, но это было не так!

Ринка подхватила деревце. Вон сколько алых цветов! Они сверкают, вытягиваясь к солнцу, но есть и те, что прячутся за листиками, прижимаясь к стволу. Ринка закрыла глаза: на вид все они — цветы граната. Но есть один — Аленький цветочек. Его не отличишь, как ни смотри. Только живые пальцы, готовые пролить кровь, отыщут его. Девушка протянула руку и ощупала цветы, прячущиеся в глубине веток.

— Ах!

Вновь укол — что-то вонзилось хоть и ожидаемо, но болезненно. Будто аграф не хотел отрываться от деревца и покидать своё надёжное убежище. Но Рина не отдёрнула руку. Стараясь не смять драгоценную вещь, она вытащила её из цепких веток и взяла другой рукой, не испачканной кровью. Поднесла к глазам — рассмотреть…

Мягкий алый свет невероятной чистоты и нежности поднялся от крохотного цветка, сделанного из алого бархата и двух алых пёрышек. Цветок крепился на бронзовом штырьке, как на стебле. Сзади от цветочка отходила тончайшая ажурная цепочка, на конце которой было укреплено что-то вроде крохотного футлярчика. В этот футлярчик и должен был вставляться остро заточенный наконечник штырька, о который как раз и укололась Рина.

Аграф… Его действительно можно было использовать как прекрасную брошку. А можно — как заколку и даже как шляпную булавку. Но он был закрепой Времён. Потому что Время расшатывалось и его надо было закрепить. Ведь как просто…

Змей Ал-Нага обвивался вокруг цветка-соцветия Времени. А цветок разбухал, заставляя змея растягиваться всё шире и шире. В конце концов, цветок мог рассыпаться, и тогда змей Уроборус вообще упал бы с соцветия, развернув все свои кольца. Но если укрепить цветок, сколов его закрепой Времени, всё снова встанет на привычные места. И соцветие Времени, и кольца Времени. И змей Уроборус вновь уютно свернётся, сохраняя привычное течение Временного потока.

Но… Ринка открыла кран, чтобы смыть кровь с пальца и вспомнила. Есть же два Ал-Нага — перстень Времени и его дубль. И дубль ненавидит оригинал. А аграф один. Так кому же из перстней он должен помочь?! Конечно, Ал-Нагу, который хранит Чёрный Дракон. Но откуда взялось второе кольцо?!

Аграф зашевелился в её ладони. Он знал!

— Ты расскажешь мне? — прошептала Рина.

Алое пёрышко качнулось в знак согласия. И зазвучала музыка.

— Рамо, — узнала девушка, вновь почувствовав себя ученицей музыкальной школы.

Тогда Евгения Михайловна дала ей разучивать одну из галантных курант Рамо.

— Зачем девочке учить малоиграемую музыку? — удивилась другая преподавательница. — Это же Франция середины XVIII столетия. Там не было особых музыкальных достижений. Лучше бы вы дали ей что-то из Баха.

Но Евгения Михайловна не согласилась:

— Рине должна быть близка такая музыка.

— Скажете тоже! Современной девочке — рококо с его слащавыми изысками?

Евгения Михайловна не стала продолжать спор. Но именно от неё Рина узнала, что французский композитор Жан-Филипп Рамо увлекался разными мистическими учениями, был членом тайных оккультных братств. Ещё он был дружен с молодой тогда красавицей Мари Лепренс де Бомон, той самой, которая позже напишет сказку «Красавица и Чудовище». Выходит, это даже не бабушка, а Евгения Михайловна первая познакомила девочку Рину с этой сказкой.

И вот снова музыка Рамо. Рина вбежала в залу. За роялем сидела Евгения Михайловна, и пальцы её виртуозно порхали по клавишам, будто исполняли замысловатый старинный танец. Галантная куранта…