— Какой тайны, побойся Бога! — Ботинки помялись на месте. — Никакой тайны нет и не было. Один жуткий несчастный случай.
— А я часто его вспоминаю. Думаю о справедливости.
— И поэтому ты переметнулся на сторону новой власти? Пошёл искать справедливость? Но у кого?! Это же сплошное отребье. Да ни один настоящий рабочий не одобряет их действий. А что они делают с крестьянами? Продразвёрстки, вечные изымания несправедливо нажитого?! А эта борьба с контрреволюцией и саботажем? Кто саботажник? Наш друг Коля Гумилёв?! Блестящий русский поэт — а его расстреляли в августе как врага народа. И ты с ними, в их ЧК?! Как это могло случиться, Гера?!
— Хватит! — Сапоги топнули в сердцах. — У нас нет времени. Думаешь, зачем я здесь? Только чтобы спасти тебя, Лёня! Мне пришлось рисковать, пробивая возможность попасть в группу к этому типу Игнатову. Он тут большая шишка. Но и пройда отчаянная. Знаешь, как его зовут прямо в глаза? Убийца врагов революции. И он гордится этим. Но только он не дурак. Думаю, он прознал о твоём кольце. О том, что ты его в этом доме прячешь, вот и привёз тебя сюда. Понял, что кольцо — его единственная охранная грамота. Ведь для таких, как он, пуля всегда найдётся. Не враги, так свои в расход пустят. Вот он и хочет обезопаситься. Но мы его переиграем. Сделаем так. Ты скажи, где спрятал кольцо. Я найду и покажу ему. Но дальше всё будет по-нашему. Мне придётся его убить. Впрочем, я сделаю это с удовольствием. А пока меня не будет, ты просмотри вот эти бумаги. Это разрешение на выезд тебе и мне. Якобы по делам ВЧК. Заучи свои новые фамилию, имя, отчество. Название отдела, где мы работаем. Тут список товарищей, кто за нас поручился. Всё это могут проверять по дороге. Затверди, как «Отче наш». Впрочем, у тебя же актёрская память.
Послышалось шуршание бумаг.
— Говори скорей, где кольцо?
Послышался шёпот и всхлип:
— Ты только не обмани меня, Гера!..
Стукнула дверь. Пробежали торопливые шаги. В соседней комнате, уже не стесняясь, заплакал великий трагик Орлинский.
— Ой, девочки! — судорожно вздохнула в углу Виктория. — Игнатов — это ведь мой прапрадед. И кольцо — вот оно.
Виктория вытянула руку. Ал-Наг мерцал отвратительным светом.
— Как же он его найдёт, если перстень тут? — фыркнула Вета. — Ох, и втянула ты нас, дамочка, в историю! А если кольцо пропадёт, как мы вообще из этого времени выберемся?! Какой тут год?
— Тысяча девятьсот двадцать первый! — буркнула Рина. — Зима. Декабрь, наверное, как и у нас, в 2012 году.
— И что же нам делать?! — плаксиво прошептала Виктория.
До неё начинал доходить весь ужас положения.
И тут ожила Ветка:
— Не знаю как и что, но ты нас отсюда выведешь! У меня там Лёнчик остался. Давай командуй своему перстню! Как сюда нас втянул, так пусть и обратно вытянет!
И Ветка ухватилась за полу Викочкиной шубки. Раздался треск. Виктория отскочила, но её шуба оказалась цела.
— Это на улице! — выдохнула Рина. — Стреляют!
И снова раздалась пальба.
— А вдруг этого Игнатова действительно убили! — чуть не в голос взвыла Виктория. — Ведь тогда я запросто могу не родиться на свет.
— Молчать! — цыкнула Вета. — Дверь!
И действительно, стало слышно, что внешняя тяжёлая дверь подвала опять открывается. Рина съёжилась. Если войдёт Игнатов, значит, он убил этого Геру, неудавшегося историка и актёра, а теперь и покойного члена ВЧК. Значит, трагик Орлинский обречён. Но если войдёт Гера — что будет? Вдруг Виктория Викторовна исчезнет на глазах? И тогда они с мамой вообще не выберутся ни из этого времени, ни из этого подвала. Ведь у них уже не будет кольца Виктории.
Ринка схватила маму и начальницу за руки и, не медля ни секунды, подумала только об одном:
«Домой!»
Или она подумала о Доминике? Доминик — дом…
Всю троицу тряхнуло. Ринка вцепилась в руки спутниц мёртвой хваткой. Вокруг разлился туман. В голове противнейшим образом завизжал комар. И всё стабилизировалось.
Рина открыла глаза. Опять всё то же. Они по-прежнему стояли в том же подвале. Только за дверью раздавались чьи-то весёлые голоса. Кто-то стучал в дверь и вопил подвыпившим женским голосом:
— Домой! Давно пора домой! Выходите же! Чего заперлись? Пойдёмте откушать чаю. А потом и фейерверк будет. А после трагик Орлинский обещал прочесть сонеты Шекспира. Правда, Лёнчик?
И уже знакомый голос Лёнчика ответил:
— Как скажет прекрасная хозяйка! Приказывайте, моя госпожа!
И капризный голос хозяйки подтвердил:
— Приказываю! Читайте!
— Нет, нет! — закричал какой-то мужчина. — Не в подвале же! Потом! Вот откушаем чаю, полюбуемся на огненные знамения, тогда и стихи послушаем.
В дверь снова заколотили:
— Да выходите же! Пора!
Рина посмотрела на спутниц:
— Может, и вправду — пора! Выйдем?
— Хуже не будет! — проговорила Вета.
— Раз мы ускользнули от ЧК, — возбуждённо проговорила Виктория, — и я жива, значит, мой предок всё же получил кольцо.
— Свезло тебе, подруга! — рявкнула Вета. — Твой прапра убил Орлинского и его дружка Геру!
В это время Рина отодвинула щеколду, и последние слова разнеслись по подвалу.
— Кто это меня убил? — пьяно проворковал Орлинский. — Да ещё и Геру? Гера, ты где?