Черный Ферзь

Одним ударом отпихнув крышку водяного колодца, вздернув в воздух, чтобы брыкающиеся ноги и руки до него не достали, он содрал с Теттигонии тряпье и с наслаждением опустил визжащее существо в ледяную купель с головой, пополоскал там до тех пор, пока не пошли пузыри, ослабил хватку, но лишь настолько, чтобы дать замарашке глотнуть воздуха, а затем вновь устроил ей телопомойку.

Для пущего эффекта в импровизированную купель было брошено нечто едкое, пенное, которое вцепилось в кожу Теттигонии сотнями крохотных пастей. Чуть не взвыв, замарашка еще сильнее забилась, отчего на поверхности воды взбухла огромная розовая шапка пены.

В конце концов, ржавоглазый опять же за волосы вытащил Теттигонию из воды, внимательно осмотрел ее отмытое до блеска тельце и присвистнул:

— Девчонка!

После того, как выродок поставил ее на палубу, она кинулась к своим лохмотьям, но тот ее опередил, подцепив балахон носком ботинка и ловко отправив его в люк.

— Простерни, а то опять насекомых нахватаешь.

Теттигония зло зыркнула на ржавоглазого, прикрылась ладошками, засеменила к колодцу, где заскорузлый балахон медленно погружался под воду тонущим дасбутом.

Встав на колени так, чтобы не выпускать ржавоглазого из вида, Теттигония принялась одной рукой неловко возить грубую тряпицу туда-сюда, второй продолжая прикрывать тощее тельце почему-то в районе живота.

Ржавоглазый фыркнул, достал пачку сигарет, закурил.

— Тщательнее, тщательнее! — подбадривал он заморыша. — Двумя руками отжимай, двумя руками. Да нет там у тебя ничего нового, нечего стеснительность изображать.

Грубый, колючий мешок из-под какой-то съедобной сыпучей дряни никаких дополнительных достоинств от стирки не приобрел, оставшись таким же грубым и колючим. Разве что избавился от грязных разводов, обретя первозданную унылую серость, да еще слипшиеся волокна теперь вновь распрямились, щекоча и раздражая кожу, опять же лишенную защитного слоя немытости.

По первой Теттигония не смущаясь лазила под балахон почесаться во всяческих местах, но потом пообвыкла, решив при первом же удобном случае вываляться в черной грязи в трюмных отсеках, куда та просачивается неизвестно откуда. Поговаривали, что это перегнившие остатки с заброшенных складов, смешанные с перегнившими останками людей. Несмотря на резкую вонь, грязь, по слухам, помогала от чесотки.

Озноб после купания в ледяной воде и от влажной одежды постепенно отступал, на смену ему по телу растекалось непонятно откуда взявшееся тепло, принося с собой покой и сонливость. Теттигония смотрела на палец господина Председателя и клялась ему ни за что не заснуть, отдавшись полностью во власть ржавоглазого, курившего одну сигарету за другой.

— Рассказать тебе сказку? — вдруг спросил выродок, заметив что замарашка клюет носом.

— Ну?

— Жила-была девочка-заморыш на берегу синего моря…

Слова казались вроде бы понятными, но глупыми-преглупыми. Что такое «синее море»? Синее — это понятно. Если сильно ущипнут за бедро, то появится синее пятно с багровыми прожилками. Трубы аварийной гидравлики тоже выкрашены в синий цвет… В одном из отсеков висит старая-престарая картина, которая так и называется — «Море». Если сесть под этой картиной, посильнее ущипнуть себя, то это и будет «синее море»?

Не хочу, чтобы меня щипали, совсем уж сонно подумала замарашка…

Не буду, пообещал ржавоглазый…

Хочешь, что-то тебе скажу…

Скажи…

Хи-хи… Это я убила всех твоих товарищей-выродков…

Такой крошечный заморыш и таракана не раздавит…

Древний волнорез полого уходил в воду. Черные волны одна за другой накатывали на его ржавый язык, поросший водорослями, что есть силы взбирались к узкому причалу, взмыливаясь густой пенной шапкой, точно загнанное животное на последнем издыхании завершающее бег.

Длинные нити водорослей с обманчивым послушанием следовали накатывающей волне, цепляясь за нее мириадами тончайших волокон, пронизывая ее толщу, где нашли пристанище неисчислимые орды странных существ, чей ужасающий вид смягчался лишь их крошечными размерами. Бульон реликтовой первожизни густел, превращался в тягучий студень, а инерция первотолчка продолжала размазывать его по волнорезу.

Причал с разрушенными надстройками, в которых опытный глаз еще мог бы угадать разоренные штормами останки кранов и доков, лепился к вздымающейся к небу стальной стене, уходя в правую и левую бесконечности. Кое-где время и стихия сгрызли узенький приступочек, где, наверное, и швартовались корабли, обеспечивая всем необходимым стальную столицу империи, чье название уже никто и не вспомнит.

Но если набраться отваги, то можно совершить поход вдоль ржавой ленты с отростками волнорезов, причалов, с повисшими на них, точно наколотые на гарпун, тушами давно издохших судов.

Пройти мимо нагромождений металлолома, чудовищных клубков тросов, проводов и колючей проволоки.