Черный Ферзь

Но куда там специалистам по спрямлению исторических путей до того, что удалось сотворить ей! Куда уж их потугам изображать себя богами, а точнее — лишь одной ипостасью, той, что послана на муки благой вести, обреченной на страсти и распятие! Нужно быть суровым судией, карать, а не проповедовать, философствовать молотом, а не книгой и не самой передовой из всех передовых теорий.

Однако для этого необходимо совершенно иное ощущение — чувство грозной праматери, что безжалостна в своей решимости железной рукой загнать собственных детей к счастью…

— Маленькие девочки играют в куклы, большие девочки играют в детей, — скорбный голос как приговор.

Стиснутые зубы разжимаются протиснувшейся в рот трубкой, которая начинает откачивать скопившуюся слюну и слизь. Боль не стихает, но отступает на второй план, таится за ширмой, вцепившись острыми когтями в тонкую бязь анестетиков.

Она открывает глаза и вместо привычной ржавчины стального острова видит мягкий полумрак лазарета, слышит позвякивание киберхирурга, чувствует, как заботливые руки туго пеленают ее там, внизу, а шершавая рука продолжает вытирать пот с ее лба.

Райское благоухание вечного Полудня щекочет ноздри.

— Это невероятно! Просто невероятно! — восклицает чей-то очень знакомый голос. — Взгляните сюда! Никогда такого не видел.

— Вот поэтому я всегда был против Свободного Поиска, — брюзгливо отвечает другой, в чьем тоне звенят металлические нотки неограниченной власти.

— Ну, Элефант, не брюзжите! Все хорошо, что хорошо кончается. Нам нужно благодарить нашего глубокоуважаемого гостя за столь впечатляющий материал…

— Она не материал, — сухо возражает Глубокоуважаемый Гость.

— Да-да, гр-р-р-рм, конечно, — бурчит третий, и теперь она догадывается почему же его голос так ей знаком — сам Господин Председатель оказался здесь каким-то чудом. — Но ведь наш глубокоуважаемый гость не будет отрицать, что мы имеем дело с целым ворохом наказуемых деяний — начиная от вмешательства в основы жизнедеятельности организма до незаконной модификации Высокой Теории Прививания…

— Так оставьте ее здесь, — предложил Элефант. — Подберем ей концлагерь, чтобы собственной жизнью искупала свои преступления.

— Вы не шутите?! — Господин Председатель аж закашлялся.

— У этой девочки серьезные проблемы.

— Да уж, куда серьезней, — задумчиво сказал Господин Председатель. — Вы утверждаете, что с помощью неких технологий она… хм-м-м-м… произвела на свет целую кучу народа?

— Блестящая формулировка, — не удержался Элефант. — Браво! Целая куча народу! Пучок и маленькая корзинка.

— Не придирайтесь…

— Если говорить приблизительно, то около ста восьмидесяти экземпляров, — сообщил Глубокоуважаемый Гость. — Очистка периметра продолжается, много останков обнаружено в трюмах, некоторые выжившие экземпляры пока затруднительно идентифицировать как однозначно человеческие, хотя, возможно, это результат сбоев в программе эмбрионального архиватора.

— Потрясающе! Потрясающе! Наш ореховоглазый друг превзошел самого себя!

— С девочкой все будет в порядке? — обеспокоился Элефант.

— С девочкой! — хмыкнул Господин Председатель. — Она произвела на свет стольких, что ей впору награду давать за вклад в демографию, ха-ха. Ублюдки, конечно же, совершеннейшие ублюдки…

— Я не прошел рекондиционирования, умгекехертфлакш, — зачем-то предупредил Глубокоуважаемый Гость, и от этого возникла пауза, наполненная обычными бортовыми шумами — гулом машин и позвякиванием хрустальных небесных сфер.

Затянувшееся молчание нарушил Элефант:

— Когда собираетесь обратно?

— Сейчас, — объявил Глубокоуважаемый Гость. — Я и так подзадержался…

— Погостили бы! — излишне радушно воскликнул Господин Председатель — так обычно делают заведомо неприемлемые предложения.

Полутьма в глазах постепенно просветляется. Над ней склоняется смутно знакомое лицо, осторожно целуют в губы, гладят по щеке:

— Все будет хорошо, Кузнечик. Все будет хорошо…

Глава двенадцатая. ГОРОД

Сердолик оттянул ворот свитера как-будто ему стало трудно дышать. Хотя, чем черт не шутит? Может так и есть…

А если очередной просчет? И все выкладки штатных психологов оказались никчемной бумажкой? Бумажкой, не имеющей никакого отношения к действительности? И вместо «конструктивного диалога» (Вандерер с тяжелой ненавистью выудил из памяти особо поразившее словосочетание, поразившее до побелевших костяшек стиснутых кулаков, до пота на лысине), как клялись собственной матерью штатные мозговеды и духоприказчики, он сейчас собственными глазами увидит…

Что? Как Сердолик, словно дешевый фокусник, вытащит из-за пазухи ярко-красную пилюлю, с пафосом брякнет нечто вроде: «Яд, мудрецом предложенный, возьми…», сглотнет отраву и примется мучительно умирать, всеми судорогами взывая к справедливому воспомоществованию собственной персоне и не менее справедливому возмездию виновникам сего безобразия со стороны непререкаемой, единственно верной Высокой Теории Прививания?